Смертник восточного фронта. 1945. Агония III рейха

Борн Пауль

Нас немедленно наказывают; все, кто находится в комнате, в одних рубашках выполняют упражнения на каменном полу тридцатиметрового коридора. Иногда эта муштра происходит на улице перед бараками в дождь и снег на обледенелой земле. От света прожекторов на квадратном плацу лагеря светло, как днем. Обычно 200—300 немцев, разделенных на небольшие группы, чтобы легче было контролировать, за ночь проходят через это чистилище. Причем над женщинами издеваются даже больше, чем над нами.

Вечером на восьмой день все заключенные лагеря принимают горячий душ. Где-нибудь еще эта процедура была бы приятной, но не в П[отулице]. Здесь мытье превратилось в пытку — нам приходилось по полночи простаивать в бесконечной очереди и

переполненных раздевалках перед тем, как помыться, а после мытья, когда мы наконец пытались заснуть, устраивался осмотр помещения, занимавший оставшуюся часть ночи.

Иногда проходил медосмотр, тоже периодически лишавший нас сна. Доктор под ярким светом лампы пристально осматривает с головы до ног каждого заключенного на предмет обнаружения кожных заболеваний. Главный врач проводит осмотр в определенном порядке, для этого он приглашает кого-нибудь из администрации лагеря, а происходит все так: в соседнем с душевой помещении горит яркий свет, комиссия придирчиво изучает каждого по отдельности заключенного, будь то мужчина или женщина. Тут же парикмахерам поручают подстричь или обрить отросшие волосы. Томительное ожидание в очереди лишает нас ночного отдыха. Эта процедура получила название «чесоточное шоу». Многие женщины плачут, на следующий день все возмущаются и злятся.

Невозможно забыть и лагерных клопов в П[отули-це]. Они были там полновластными хозяевами. Увы, но и я принадлежал к числу многих, кого эти создания изводили. Они кусали нас до тех пор, пока мы не просыпались и не начинали исступленную охоту на них в полной темноте. Места укусов горели и сильно опухали. О сне не могло быть и речи. К счастью, зимой эти создания исчезали.

Однажды днем на улице собирают около 60 мужчин и приблизительно такое же количество женщин. Я оказываюсь среди них. Мы начинаем беспокоиться, потому что нам совершенно ясно, что последует наказание за какой-то проступок. Какой же сюрприз нам приготовили? Впрочем, нам уже все равно. Все постепенно становилось безразлично, даже «песчаный холм» не вызывает прежней жути.

Мы надеваем новенькую, с иголочки, серую форму заключенных с широкой красной полосой на левой штанине и большим красным треугольником на спине. Нас отводят в стоящие на большом расстоянии и строго охраняемые бараки. Женщин одевают в такую же форму и ведут за нами. Наше новое обиталище называется казармами для проштрафившихся заключенных — мы те, с кем нужно обращаться особенно строго, мы под постоянным надзором, и церемониться с нами не собираются. Покидать казармы мы можем, только отправляясь на работу.

А работы предостаточно. Грузовики (наши механики обслуживают эти прекрасные американские машины) даже в ночное время подвозят дрова, уголь и продукты. Кому-то нужно их разгружать, и время нашего ночного отдыха сокращается.

Инспекционные проверки ускоряются и становятся жестче. Измотанные до предела, мы надеваем тонкие рубашки и такие же штаны. Одежда, подходящая для тропиков, но никак не для холодных бараков П[отулица], где окна круглые сутки настежь даже в двадцатиградусные морозы. Газеты, упаковочная бумага или ее обрывки — все, что нам удается найти, мы тут же прячем под одеждой или обматываем ею ноги, а ночью более или менее удачно скрываем от инспекторов. Все прекрасно понимали, что в таких условиях долго не протянуть.

И снова я должен появиться в администрации, где немедленной оплаты ожидает чек на 1490 злотых судебных издержек. С невозмутимым видом я передал во владение государству свою собственность в Восточной Пруссии. (Кстати, рассказывая о вердикте, я забыл упомянуть, что вынесенный мне приговор включал конфискацию моего имущества и лишение гражданских прав.) «Kolera Niemniez, idz па baracki», — это значит — «Проклятый немец, отправьте его обратно в бараки».

Как отличный работник, я имел свой личный «номер» у kierownika

и поэтому не мог покинуть рабочее место, даже когда отбирали людей для восстановления Варшавы и меня включили в список. Почти всех моих товарищей отправили работать в гужевой колонне для перевозки грузов. Эта работа предполагала особую форму эксплуатации. Группа из 15 человек впрягается вместо лошадей в телегу, на которой раньше перевозили снаряжение. Упряжка из людей перевозит толстые доски и деревянные щиты в мастерскую плотника, кирпичи, песок и камни из города и обратно — словом, все, что нужно. Дневной объем работы большой, грузы очень тяжелые. Четверка тяжеловозов не осилила бы нагруженную лесом телегу, а ее тащат 15 человек женщин. Надсмотрщик из заключенных (каро) и два милиционера следили за тем, чтобы группа не снижала скорость, часто они на что-нибудь наталкивались.

И на фермах вместо лошадей женщинам приходится тащить борону и тракторы. Самое настоящее рабство, как во времена Нерона. Торфяные болота, наполненные водой и льдом, весной осушают женщины и девушки, и это еще не самый тяжкий труд. После пыток и избиений многие отправлялись на «песчаный холм». Разглашать условия работы запрещалось под угрозой отправки в карцер «за распространение лживых слухов».

Рядом с лагерем решили разбить спортивную площадку, это стоило жизни не одному заключенному. Люди возвращались с работы настолько измотанными, что и на ногах не стояли, а просто падали. Многие заключенные — женщины и здоровые крепкие мужчины — повесились ночью, не выдержав пыточных условий работы.

JL "IГ

Одна из медсестер в госпитале уронила термометр. Результат: три дня одиночного заключения в бункере, а после — работа в гужевой колонне. Другая не заметила сообщение, оставленное на доске. Результат: три дня в подвале смертников, и в гужевую колонну. За малейший проступок отправляли в карцер. Люди сидели там в темноте и без одежды на холодном цементном полу, им не выдавали еды, периодически избивали дубинками или кулаками — в общем, гиблое место. Воду приносили только для мытья полов, а вымыв, тут же протирали тряпкой насухо. И если кто-нибудь по простоте душевной рассказывал о своем пребывании там, его тут же отправляли назад (стукачи работали исправно). После этого люди, конечно же, молчали.

Я видел нагого мужчину, который, вырвавшись из карцера, во время проверки пронесся по лагерю так, как будто за ним гнался сам дьявол. Носилки гробовщиков никогда не стояли без дела, а ноша была аккуратно завернута в одеяла. Сердечная недостаточность! День за днем, по расписанию, могильщики проходили мимо меня со своей ношей. Довольно большой гроб стоял на маленькой тележке — все ведь должно происходить по христианским обычаям, и носильщикам приходилось запихивать под крышку то вывалившуюся руку, то ногу. Крышка всегда должна быть плотно закрыта, таково правило.

Гроб несли на песчаный холм. Над ямой нужно было открыть задвижку, и нижняя стенка гроба открывалась, трупы (в зависимости от размера, обычно там было 3—5 обнаженных тел обоих полов) выпадали на землю, после чего их засыпали. В П[отулице] в 1946

JL "IГ

году, согласно неопровержимой статистике, среднее число умерших за день составляло 6,75 человека на общее число заключенных в 6000 человек.

Однажды группа из четырех женщин «оказала сопротивление», и их по приказу главного врача отправили в карцер. Этот дьявол или не смог подчинить их себе (как «доктор» он посещал заключенных карцера по нескольку раз в день, в сопровождении специально отобранных для этого головорезов), или хотел испробовать новый способ, чтобы заставить их говорить. В любом случае, он поставил в угол комнаты ведро с хлорной известью для дезинфекции, и со временем в извести осела влага. Началась химическая реакция, стал выделяться газ, и несчастные женщины отравились.