Смертный страж. Тетралогия
Шрифт:
— Готово!
Остальные рабочие его бригады дружно навалились на длинный конец, отрывая камень, пробежали десяток шагов к реке. Бревно со скрипом повернулось на подпятнике, сместив камень на один шаг в сторону. Восьмерка, опустив груз, приподняла бревно, побежала вперед, смещая и рычаг, и опору. Опустила, навалилась, отрывая строительный блок, перешла назад, сместив груз еще на шаг, опять перебежала.
Первые десять перемещений самые трудные — нужно успеть освободить место разгрузки до того, как шардуфщики успеют прицепить и перенести новый камень. Великое строительство требовало много блоков, и шардуфы на причалах работали непрерывно, днем и ночью, не зная отдыха, оставляя лишь краткий миг, в полдень и в полночь,
Пальмовая связка сместилась над причалом в одну сторону, в другую, задержалась. Туда-обратно, задержалась. Туда-обратно — задержалась. Туда-обратно — и настало время восьмерки Леттока.
Едва их камень коснулся песка — старший тут же кинулся вперед, направляя комель бревна в петлю, укладывая веревку в отполированный за много месяцев работы глубокий паз, махнул:
— Готово!
Летток вместе со всеми навалился на длинный конец рычага, поворачивая бревно на подпятнике и смещая блок на первый шаг в сторону пирамиды, вместе со всеми перебежал, перенося свободный край бревна вместе с привязанной опорой, снова повел назад…
Вперед…
Назад…
И место для разгрузки свободно! Шардуф уже качнулся, снимая с баржи последний груз, но восьмерке Леттока больше уже не грозило наказание за медлительность.
Потом стало легче. Чем дальше от канала, тем шире расходились бригады, дабы не мешать друг другу, тем меньше становилось суеты. Восьмерки уже не бегали, а спокойно ходили вперед-назад, ворочая, словно веслами, своими длинными рычагами на скрипучих переносных подпятниках. Над песками сгустилась ночь, но работа не останавливались. В холодном свете звезд потные таскатели продолжали вымерять пустыню шагами — вперед-назад, вперед-назад. На каждые десять человеческих шагов — два локтя смещения у строительного блока.
Скрипы начали стихать только глубокой-глубокой ночью. Собираясь возле камней, работники вырывали в песке небольшие ямки для бедра и плеча, подгребали холмик под голову — и укладывались прямо рядом с грузом, чтобы забыться коротким сном. Но ненадолго. Ранним утром всех поднимали лучи Ра, выплывающего на своей ослепительной ладье из-за горизонта. В этот священный миг пробуждения всего живого бригадир раздавал работникам по лепешке, делил воду, и восьмерка снова бралась за работу, стремясь полностью использовать самые блаженные — уже светлые, но еще прохладные — утренние часы.
К полудню пустыня раскалялась — и бригада падала, прячась в куцей тени блока, зарываясь в песок, накрывая голову повязками. Это и было основное время отдыха — и более долгого, нежели ночью, и спокойного. Да и спалось днем намного крепче.
Вечерний час пробуждения назначался старшим — по его команде бригада поднималась и под палящими лучами снова бралась за длинный край бревна, уже мечтая о ночной прохладе.
Новый рассвет восьмерка всегда встречала веселее предыдущего. Ведь впереди уже слышались стуки каменщиков, пищали полозья подъемника, а некоторые даже утверждали, что слышали запахи еды из домашнего очага. Это были последние парасанги[12] долгого и тяжелого пути. Обычно уже к полудню бригада наконец-то ставила свой камень на извечно размочаленный настил подъемника, связанный из пальмовых макушек, старший выдергивал из петли короткий конец бревна, и писарь громко кричал:
— Бло-ок! — Делал отметку в своем папирусе и выдавал бригадиру кедровую палочку с вырезанной на одном конце головой Амона.
Эту палочку старший менял в селении, у жрецов храма, на корзину, в которой лежали хлеб и мясо, и на шесть кувшинов с пивом. Еду он относил в дома таскателей, их семьям, забирая с собой только два из кувшинов с пивом и свежие лепешки для работников. С ними бригадир догонял свою восьмерку, и во время дневки все с наслаждением отпивались ячменным нектаром, подкрепляли силы, после чего шагали дальше, к каналу,
Но сегодня все будет иначе. Сегодня восьмерка договорилась не уходить сразу обратно на причал, а навестить семьи, провести с ними хотя бы день, отдохнуть, поспать в нормальной постели и посидеть за обильным общим столом. Летток же намеревался переодеться в льняную тунику, купленную еще перед половодьем, выбрать в лавке самую красивую тарелку и навестить синеокую Тигис, дочь Хонсамона, в прошлый раз сказавшую, что он слишком редко появляется на их улице. И потому молодой таскатель едва ли не старательнее всех ворочал сегодня двадцатилоктевое бревно. Ведь каждый его поворот еще на один шаг приближал его к пышнотелой и манящей, юной Тигис…
* * *
— Жалко, что вы проснулись слишком рано, Пьер, — покачала головой Дамира, когда француз закончил свое повествование. — Очень хотелось бы узнать, как оно там сложилось у Леттока и Тигис?
Монах перевел. Психотерапевт виновато улыбнулся и развел руками.
— Теперь резюме… Мои поздравления, доктор Истланд, теперь вам есть о чем рассказать вашему ученому совету. Или как там оно в религиозных орденах называется? Если оценить услышанную историю по пунктам, выделю два. Первый связан с перемещением строительных блоков. Должна признать, про подобный метод я слышу впервые. Классическое описание их транспортировки предполагает таскание камней на деревянных салазках. Я понимаю, звучит это исключительно бредово, поскольку такой транспорт требует хорошей дороги, постоянной смазки полозьев и бригад в полсотни человек. Бред — но другого объяснения у египтологов не имеется, ибо, как известно, в эпоху строительства пирамид колесо в Древнем Египте известно еще не было. К тому же, Жорж де Морган двести лет назад нашел сани в одном из заброшенных храмов.
— А у меня в кладовке можно горные лыжи найти, — ответил монах. — Но это вовсе не значит, что я езжу на них в консерваторию.
— Как я поняла, — продолжила археологиня, — в этой качалке из бревна с опорой длина рычага составляла один к десяти. При среднем весе тогдашних блоков в две с половиной тонны, нагрузка для рабочих будет составлять от двухсот до двухсот пятидесяти килограммов. Да, бригада из восьми человек справится с доставкой камней без труда. При этом им не понадобится ни колес, ни качественных дорог, ни смазки. Второй пункт — это оплата труда. Хлеб, курица и два кувшина пива в день на восьмерых. Данные по расходам на содержание рабочих у специалистов встречались, достаточно сравнить мнение ноосферы и египтологов. Но, в общем и целом, доктор Истланд, мои поздравления. Всего за час вы насобирали материала еще на одну докторскую степень. Теперь прошу меня простить, мне нужно к компьютеру. Хочу освежить память и увериться, что не ошибаюсь.
Дамира не ошиблась. Ошибся доктор Кристофер Истланд, отославший руководству подробный доклад о результатах своей работы и исследованиях за минувший месяц. Доверенный представитель ордена был уверен, что добился больших успехов, и в его отчете даже проглядывали нотки гордыни. Однако мнение профессора отца Курта, настоятеля Багетского монастыря и главы Бельгийского крыла ордена, оказалось совершенно другим:
— Ваши старания, брат мой, напоминают стремление нищего собрать все попавшиеся на дороге медяки, но не прикоснуться к просыпанной груде золота, — холодно сообщил он в разговоре по «скайпу», состоявшемуся уже через день. — Ваши открытия, связанные с египтологией, интересны и будут оценены специалистами, но вы посланы в Россию не для того, чтобы затирать мелкие шероховатости на здании исторической науки. Вы должны распахнуть ворота в новое мироздание!