Смертоносная чаша [Все дурное ночи]
Шрифт:
– Увы! Хотя таких возможностей был миллион.
– Ну и на том спасибо, – улыбнулся беззубым ртом Вано.
– Кстати, Вано, я сегодня сделал гениальное открытие. Ты никогда не станешь секс-символом нашей бедной страны. Во всем виновата улыбка. И, ко всему прочему, ты – уникум в этом кругу Мельпомены. Ты единственный из них не забрасываешь шарф на плечо, а носишь его исключительно под пальто. Крест-накрест. Как добропорядочный служащий. Ты в прошлом, случайно, не чиновник?
На секунду, как мне показалось, его глаза выразили замешательство, но тут же вновь обрели природную мягкость.
– Что ты,
За милой светской беседой мы не заметили, как к нам подбежала Вася. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Она с шумом бухнулась в атласное кресло и тряхнула короткими волосами, в которых путались капельки дождя.
– Васька? – подскочил я на месте. – А ты что тут делаешь?
Она перевела дух.
– Фу, странный вопрос, Ник. Ты что, считал, я покинула этот мир? Насколько мне известно, из этого клуба уходят только на тот свет. Нет уж, уволь. Мне пока и здесь неплохо. К тому же я сильно проголодалась. – И, не дожидаясь ответа, она набросилась на еду, жадно запивая ее вином. С полным ртом она бросала невразумительные фразы: – Ну и вино! Его пьешь, как воду. И никогда не пьянеешь. Только легкое головокружение. И прекрасное, умиротворенное настроение. Я не стану алкоголичкой, случайно?
– М-да, любопытное свойство вина, – неопределенно протянул Вано. – Я такого раньше не встречал на своем жизненном пути.
А я, выработавший за последний час привычку смотреть исключительно на одну деталь туалета, присвистнул:
– Васенька! Какой чудный у тебя шарфик! Почему ты прикалываешь его детским значком, а не булавкой?
Она ничего не поняла и, продолжая жевать, промычала что-то типа: «У тебя что, не все дома?»
– Ты кушай, кушай спокойно. Я с чистой совестью могу исключить тебя из числа подозреваемых. Потому что не верю, что твоя тень вчера могла отделиться от тебя и следить за нами.
Она наконец дожевала, радостно вздохнула и рассмеялась.
– А я совсем и забыла про эту чушь!
Вано нахмурился.
– За вами вчера следили?
Вася махнула рукой.
– И за тобой бы следили, Вано, если бы ты шел темной улицей, без единого светящегося фонаря да после нескольких выпитых бутылочек этого прелестного винца.
– И все же, Васенька, – вставил я, – все же одну любопытную деталь я заметил. Как бы провел социологическое расследование. Почти все женщины действительно прикалывают шарф к воротничку.
– С сегодняшнего дня я буду единственной женщиной, которая этого не делает. – И она сорвала значок с шарфа, приколотого к пушистому свитеру, бросила его в налитый до краев бокал. И значок заискрился янтарным цветом.
– Красивый жест, Вася. Твой бывший дружок на это вряд ли способен. Он предпочитает аккуратность во всем.
– Ты о чем? – нахмурилась девушка.
– Стас, как ни странно, подобно женщинам, прикалывает шарф булавкой. И это наводит на некоторые подозрения.
– Фу, – выдохнула Вася, – я не хотела говорить тебе, но это единственный на свете парень, который так делает. И при этом остается парнем.
– В последнее утверждение я безоговорочно верю. Иначе что бы ты с ним так долго делала?
– Перестань, Ник, – не ответила на мою шутку Вася. Ее
лицо мгновенно
– Кстати, о друзьях. Проводя одно социологическое исследование, я пришел к другой закономерности, утвердившейся в наших кругах, – плохо подражая своему приятелю Богемскому, выдал я.
Васины глазки вспыхнули любопытством. А Вано даже перестал пить и почесал свой квадратный подбородок.
– Дело в том, – продолжал я с пафосом, – что на нашей элитарной тусовке вы не встретите Кать, Свет, Галь, Наташ. Эти имена слишком просты для искусства. И дурак тот, кто сказал, что все гениальное – просто. В нашем прекрасном, умном богемном круге царят иные имена. А именно – все прекрасные и, не боюсь повториться, умные представители мужского и женского пола называются не иначе, как Алевтины, Анжелики, Кассандры, Артуры, Богданы и непременно – Стасы! Впрочем, я могу продолжать бесконечно. Да и фамилии отличаются не меньшей изысканностью. И я прихожу к выводу, до чего же высокоинтеллектуально наше искусство. Ведь творчеством, ну, посудите сами, невозможно, нелепо и просто глупо заниматься с какими-то элементарными именами – Андрей или Лида. Гораздо лучше работается, когда тебя величают Андроном или Ладой. Разве не так? Чувствуется весомость. Плюс к этому – легкий иностранный акцент… Все! Человек нашего круга! Знаете, нас за рубежом, наверно, очень уважают. Мы так умеем ценить собственное достоинство!
– Чего ты так разошелся, Ник?! – перебила мои умные рассуждения Вася. – Ты-то чем лучше? Ты же не Никита. Ты-
– Ник! Даже наш бедный Вано, хотя и дали ему кликуху в зоне. Он же не Ванька! Он Ва-но! А? Звучит?
– Ты, Васенька, не намного от нас отошла, – ухмыльнулся беззубым ртом наш товарищ Вано. – Хотя и русское вроде имечко. Все равно редкое.
– М-да, – недовольный Васиными подколками, протянул я. И тут же себя успокоил: – Ну, во всяком случае, мы не выдумывали себе эти дурацкие имена и фамилии. Да и без иностранного акцента пока обходимся.
– Вот поэтому, дурачок, и занимаем не самые почетные места в зале, – добавила Вася. – Гений сказал, что все гениальное – просто. Но негении это всю жизнь оспаривают.
– Ладно, по отдельности это еще можно перенести, – не сдавался я. – Но когда за одним столиком собираются Корнелия, Аделаида и Сюзанна, от этого можно просто чокнуться!
– Или Ник, Василиса и Вано, – вновь съязвила в мой адрес Вася.
– А тебя вообще здесь не должно быть в наличии. – И я ей почти сурово погрозил пальцем. – Неужели так невтерпеж было меня увидеть?
– Да уж! В твоей неотразимости я не сомневаюсь. Но, кстати, не только на тебя потянуло.
– На кого-то еще? – нахмурился я.
– Ни на кого! А на что! Серьезно, Ник. Меня, правда, какая-то сила притянула сюда. Ты ведь знаешь, я честно решила завязать с этим благотворительным заведением. Но к вечеру… Помнишь, я говорила… Как наркотик. Не могла удержаться. И причем хотелось не просто увидеть вас с Вано и поболтать по привычке. Захотелось посмотреть спектакль… Утром я очень хотела жить. Но к вечеру меня вновь помимо моей воли разожгло любопытство. Захотелось побольше узнать о смерти. Вновь почувствовать ее. Вновь…