Смертоносный груз «Гильдеборг»
Шрифт:
Все зависит только от того, когда им придет в голову начать розыск по мотелям.
Исчезнуть!
Мы должны исчезнуть отсюда как можно раньше! Я тихо постучал в двери Корнелии и вошел. Она отдыхала на кровати, закрывшись простыней.
— Что вам нужно? — спросила она неприветливо. Я присел на краешек кровати и подал ей паспорт. Волосы у нее были тщательно причесаны и укреплены заколками, чтобы прическа не нарушилась. Мне казалось, что теперь они имеют другой оттенок.
— Ведь это отлично, — вздохнула она наконец. — Мне никогда бы и во сне не приснилось…
Она порывисто
Смею, не смею? Могу на это отважиться? Доля секунды, чтобы оценить и взвесить. Потом я ее обнял. Влажность обнаженной кожи. Она неподвижно лежала у меня в руках, ни единым движением не вышла навстречу. Изучение бесконечности. Я блуждал по ее губам, шее и рукам. Только полузакрытые глаза на моем лице. Когда я поймал ее взгляд, она с едва заметной улыбкой отвернула голову,
Удары сердца за оградой тела. Я не мог его насытить. Времени достаточно, оно еще не хочет пить. На кончиках пальцев обрывки паутины. Только теперь я услышал ее дыхание.
Я забыл, что она была у парикмахера, что нарушу ее прическу. Я погрузил пальцы в ее волосы и повернул лицо к себе.
Познание!
Момент прихода, и отпирания ворот. Она судорожно обняла меня. С облегчением громко выдохнула. Решение! Мы бросились в источник, изо всех пор у нас брызнул пот. Поединок за жизнь!
— Гансик, — проронила она приглушенно, когда я вытирал ей залитое потом лицо. — Знаешь, сколько лет я жила одиноко? Примерно с того времени, когда родила Тедди, я уж не могла себе это представить.
Мы вместе встали и пошли под душ.
Рыба и птица. В ярком свете люминесцентной лампы мы с изумлением смотрели в лицо друг другу. Сейчас мы видели друг друга как бы впервые. Я снова крепко обнял ее — здравствуй. Ливень медленно растворил опьянение. Есть минуты, которые уж никогда не повторятся, не вернутся. Мокрая и задыхающаяся, она завернулась в махровую простынь.
— Я рада, что это удалось, — сказала она без всякой связи, когда мы вышли из ванной и начали одеваться. Она снова открыла лежавший на столике паспорт и изучающе его рассматривала.
Время ужина давно минуло, на улице была глубокая темнота.
— После полуночи можем выехать, — предложил я. — Хотел бы, чтобы этот город был уже позади. Ночь будет ясная, ехать будет хорошо.
— Тебе здесь не нравится? — спросила она удивленно. — Или ты, может быть, недоволен?
Я поцеловал ее в губы.
— Хотел бы отсюда убраться как можно раньше. Старая история, дорогой обо всем тебе буду рассказывать.
Она пытливо посмотрела на меня я слегка пожала плечами.
— Лишь бы нам не потерять направление, — сказала она иронически. Такая опасность тут, разумеется, была, но у Гофмана мы колесили целые ночи, и никто не спрашивал, как найти дорогу. Вероятно, и я кое-что усвоил.
Ужинали мы за тем же столом, что и вчера. Оазис. Ресторан с шумящим фонтаном. Гостей сегодня было больше,
Корнелия в воздушном платье привлекала внимание. Ее лицо изменилось. Строгая решительность суровой африкаанер совсем исчезла. Незадавшаяся женская судьба. Годы с больным мужем; в полном расцвете женственности, в жгучем, бурно рождающем и плодоносящем климате она оставалась каждую ночь одна. Я пытался вникнуть в суть ее улыбки. Если бы она жила в каком-нибудь городе, то имела бы, возможно, кучу любовников, как большинство белых женщин здесь, но на ферме она не могла спутаться с негром.
Черная официантка убирала со стола. Я сунул ей в карман доллар и тихо спросил:
— Кто приехал сегодня после обеда в том бежевом джипе?
— Господин полицейский начальник, мистер…
Я дружески ей улыбнулся:
— Подготовьте нам счет, рано утром мы уезжаем!
— Как вам будет угодно, господин, сейчас устроим. — И она отошла, вышагивая длинными худыми ногами.
Господин полицейский начальник!
Корнелия неуверенно посматривала на меня через край фужера. Что, если в саванне, среди ночи, я убью ее?
Медная тарелка и желтый свет лампы. Испеченная на костре лепешка. Потом только искры, полоса редкого дыма и неотступный холод. Голова на плече.
— Не спишь?
Она отрицательно покачала головой. Тени зверей у края дороги, голоса шакалов. Чтобы не привлечь внимания зверей, я погасил фары. Осталось только сияние лунного света.
Я начал с той минуты в «Де-Пайпе». Впервые я говорил с кем-то о своей жене и о «Гильдеборг». Меня это уже не пугало. «Гильдеборг» стала составной частью моей жизни, облучением, от которого мне не избавиться. U308? Крупица тайны будущей гибели мира. В конце концов, каждый будет облучен одинаково! Я снова мчался с Гутом по палубе и прыгал в набравший скорость поезд.
Она неподвижно слушала. Тень лица в холодном потоке воздуха.
— И ты с этим не согласен? — спросила она пытливо после долгого молчания, когда я кончил.
— С чем? Чтобы меня прикончили?
— Нет, конечно, — с тем, чтобы они изготовили себе атомную бомбу. Или они должны были позволить, чтобы у них все отобрали и перебили их? Ты тоже защищаешься, тебе не хочется умереть. Если бы у нас Смит сделал то же, плюнув на англичан и американцев, то никому не пришлось бы убегать.
— Не согласен, — сказал я серьезно.
— Ты ничего не понимаешь, — вздохнула она напряженно. — Ты здесь никогда не жил, европейские взгляды для Африки не годятся.
Я мрачно пожал плечами.
— Сейчас дело уже, собственно, идет не о черных и белых, дело идет не о чьей-то ферме или Южно-Африканском государстве. Взрыв — пусть он произойдет где угодно — вызовет цепную реакцию. После нее ничего не останется: ни тебя, ни меня, абсолютно никого!
— Ты преувеличиваешь. И я не верю, чтобы тебя так травили! — добавила она твердо.