Смешанный brак
Шрифт:
– Меня пригласили на конгресс общества «Mensa», – сообщает он.
– На конгресс чего?
– Это общество объединяет людей с высоким коэффициентом интеллекта. И вообще неординарных людей.
– Поздравляю, – говорит Вера, – не знала, что вы – неординарная личность с высоким коэффициентом интеллекта.
А он: я, мол, только наблюдатель, но если хотите, могу вам достать приглашение.
– С какой радости я туда пойду?!
– Но ведь на конгресс приедет Грегори Смит, самый юный номинант на Нобелевскую премию!
Вера чувствует, куда (и откуда) ветер дует, однако на контакт не идет. Нет, ей неинтересно, гораздо интереснее сидеть за крепостной стеной.
Пускать ли за стену Регину, которая опять набивается на встречу? Не пускать! То есть встретиться можно, но никаких откровений и душевных выплесков.
Рандеву в кафе начинается с жалоб, мол, совсем работа не идет!
– А я тут причем? – округляет глаза Вера.
– Вы близкая родственница, и вдвоем…
– Может, вы охране мало даете?
– В каком смысле? – теряется Регина.
– В прямом. Если бы не жадничали, времени для общения было б больше, глядишь, и работа пошла бы…
Регина выдавливает улыбку.
– Время роли не играет, важно состояние. А состояние изменилось. Тревога начала проявляться, а следом – замкнутость. Мне кажется, они изменили лекарственный режим.
– По какой причине?
– Нельзя долго на одних препаратах сидеть, они перестают действовать. А когда меняют терапию… Да вы сами это увидите. И одной вам, учтите, будет очень непросто!
Подкрепляя слова, она вытаскивает аппаратик, нажимает кнопку, и кафе оглашает хрипловатый, перемежаемый кашлем голос сестры. О чем она? Ага, мамочку вспомнила: дни высчитывает, хочет годовщину со дня смерти отметить. Муженька бывшего не ругает, как прежде, хочет с ним договориться, чтобы опеку над сыном разделить фифти-фифти (так и произносит: фифти-фифти). Все-таки сын билингва, и ему надо бывать и в одной, и в другой языковой среде.
– Почему она замолчала? – не выдержав паузу, Вера достает сигарету.
– Я же говорю: замыкается! Говорит, говорит, потом вроде как споткнется, и – ступор! После этого клещами информацию приходится вытаскивать!
Процесс вытаскивания клещами Регина проматывает, опять жмет кнопку, но из аппаратика доносятся какие-то странные звуки.
– Что это? – Вера чиркает зажигалкой.
– Плач, разве не слышите? А спросишь: «Почему плачете?» – молчит, как партизанка!
В памяти вдруг всплывает: пятиклассница Люба вместо уроков отправляется смотреть японские мультики, из-за чего родителей вызывают в школу. Папаша возвращается от директора в ярости: ты, мол, меня позоришь!
«А вы похожи!» – догоняет очередное воспоминание, так что Вера опять вынуждена брать себя в руки. Ничто не поколеблет твердыню ее души; и записи эти всхлипывающие Веру не проймут.
На языке вертится ехидный вопрос: зачем, мол, добивалась встречи с Русланом Ивановичем? Думаешь, он тебе по зубам? Да если ты с психопаткой совладать не можешь, какого черта сюда лезешь?! Но Вера великодушно прощает Регину, оставляя ее за воротами крепости.
Крепость сдается вечером, когда Вера переступает порог большой полутемной квартиры со стариной мебелью и множеством фотографий на стенах, развешанных рядами, будто святые на иконостасе. Сходства со святыми добавляют окладистые бороды, принадлежащие мужским персонажам, и строгие глаза персонажей женских.
– Какие лица! – восклицает Руслан Иванович. – Теперь такие уже не встречаются. Обратите внимание: мои предки-староверы в возрасте, а лица молодые. Наши же правители далеко не старые, а в душе у них – что?
– Осень? – вспоминает Вера.
– Вот именно! И эта осень отражается на лицах, они дряхлые старики, болеющие… Глеб, как эта болезнь называется?
– Прогерия, – говорит Глеб, мрачный и такой же бородатый, как мужчины на фото-иконостасе. Отрекомендованный как сценарист, Глеб сидит в углу, прихлебывает чай с вареньем, но держит ухо востро.
– Вот именно – болеющие прогерией! Они…
В этот момент дзынькает мобильник, и Руслан Иванович, извинившись, исчезает в недрах квартиры. Не похоже, чтобы «сталинка» на Малой Бронной досталась ему от предков-староверов, но какая Вере разница? Она пришла не за этим, ей хочется твердой почвы, чувства локтя, и ей вроде не отказывают в поддержке.
– Первый раз слышу про такое заболевание, – говорит она, подсаживаясь к самовару.
– Прогерия – это болезнь преждевременного старения. Подарила нам ее матушка-Европа; там каждый первый – старичок, а каждый второй, считай, мертвец.
– В переносном смысле?
– В прямом. Это континент, населенный живыми трупами. Если бы не мигранты, подпитывающие Европу свежей кровушкой, они бы давно переселились на кладбище.
Сценарист зачерпывает ложкой вишневое варенье и отправляет в рот. Вернувшийся Руслан Иванович возбужден, он тоже наливает себе чай из старинного медного самовара.
– Вроде бы деньги на фильм дают, так что стучим по дереву!
Вера догадывается, о каком фильме речь; она даже знает, кто будет снимать (и кто будет писать сценарий). И опять бросает вначале в жар, затем в холод.