Смешенье
Шрифт:
– Предвкушение свинины на завтрак затуманило его суждения. Что ж, прекрасно понимаю – у меня самого слюнки текут так, что мешают говорить.
– Поскольку Джимми и Дэнни не вернулись, я обязан допустить, что они дезертировали.
– Они слишком быстро усвоили урок, – задумчиво проговорил полковник Барнс. – Теперь, если они попадутся, участь их предрешена.
– Они не попадутся, – заверил Боб. – Не забывайте, что я учил их быть английскими солдатами, а Тиг Партри – ирландскими партизанами.
– Вы спрашиваете разрешения снарядить за ними погоню? Это было бы превосходное…
– Нет, сэр, – отвечал
– У меня слабость к людям из моего полка – по крайней мере к значительной их части, – сказал Барнс. – И я хочу, чтобы как можно больше их пережило то, что предстоит.
– Так что же предстоит? И каким образом собирание хвороста и охота на диких свиней к этому готовят?
– Война окончена, Боб. Тс-с! Не говорите солдатам. Однако вам можно знать, что в этом году сражений больше не будет. Мы останемся здесь в качестве фишки, которую дипломаты будут двигать по какому-нибудь полированному столу. Сражаться не будем.
– Так всегда уверяют, – сказал Боб, – пока не откроют новый фронт и не начнут кампанию.
– Так было в вашем детстве, – отвечал Барнс. – А теперь вам надо учиться мыслить иначе с учётом того, что денег больше нет. У Англии девяносто тысяч человек под ружьём. Она может содержать примерно девять тысяч, но не оставит и столько, особенно если тори победят альянс, что весьма вероятно.
– Блекторрентский гвардейский – элитный полк…
– Слушайте меня, сержант Шафто, чёрт вас подери.
Голос Барнса слышался всё слабее.
– Я слушаю, сэр, – отвечал Боб, – только лучше бы вам не стоять и не говорить на одном месте, а то деревяшка увязнет.
– Молчать, Шафто! – крикнул Барнс, однако возобновившиеся чавкающие звуки доказывали, что совет Боба запоздал. Некоторое время из темноты доносилось натужное сопение, и наконец болото, громко икнув, выплюнуло из себя деревяшку.
– Есть, сэр.
– Всё рушится! Элитный полк, говорите? Значит, в Тауэре найдут холодный чулан, прибьют на дверь табличку «Собственный его величества Блекторрентский гвардейский полк», и если мне очень повезёт и если лорд Мальборо за нас поборется, мне иногда позволят туда заходить и возюкать по бумаге пером. По очень важному государственному случаю мне велят собрать роту и нарядить в мундиры, чтобы пройти перед посольством или что-нибудь в таком роде. Однако попомните мои слова, Боб, через год все наши, за исключением нескольких счастливчиков, будут бродягами. Если Дэнни и Джимми подались в бега, то лишь потому, что им хватило ума это понять.
– Меня часто удивляло, сколько времени вы проводите над письмами из Англии.
– Я видел это по вашим взглядам.
– С лета Господня 1689-го, – сказал Боб, – я пробыл в Англии общим счётом три недели. Читать я не умею и о тамошних событиям знаю только по слухам. Мне не верится в ваши предсказания – если они верны, значит, Англия сошла с ума. Однако у меня нет доводов, чтобы противопоставить их вашим, а субординация не позволяет мне перечить, если вы, сэр, решили превратить зимний лагерь вашего полка в школу выживания бродяг.
– Мало того, Шафто. Ради этих людей я хочу, чтобы они пережили грядущие голодные годы. А ради Англии я хочу сохранить полк. Даже если нас распустят на несколько лет, придёт день, когда полк придётся
– Вы хотите, чтобы они выжили – по возможности честно, – перевёл Боб, – и чтобы я знал, где их искать, когда будут надобность и деньги.
– Совершенно верно, – отвечал Барнс. – Само собой, им этого говорить нельзя.
– Разумеется, сэр. Они должны дойти своим умом.
– Как Джимми и Дэнни. А теперь пора, читать ваше письмо. Принесите мне огонь, горящий внутри куста, и я возглашу вам, как Господь Моисею.
Такого рода шуточки Бобу Шафто приходилось выслушивать в качестве платы за то, что полковником у них – человек, учившийся богословию. Он сходил к костерку, который рота капитана Дженкинса разожгла посреди лагеря, реквизировал один вырванный с корнем кустик и поджёг от углей. Неся его, как канделябр, и время от времени потряхивая, чтобы огонь разгорелся, Боб поспешил назад. Обгорелые листья сыпались на письмо, на эполеты и треуголку Барнса; читая, тот сдувал их с листа.
– Это от вашей очаровательной герцогини, – сказал Барнс.
– Я так и догадался.
Барнс некоторое время скользил глазами по листку, потом заморгал и вздохнул.
– Мне можно узнать, о чём там, сэр?
– Это о вашей девушке.
– Абигайль?
– Она меньше чем в тридцати милях отсюда… в доме, который давно не охраняется, поскольку его владелец сидит в лондонском Тауэре. Как удачно, сержант!
– Что удачно, сэр?
– Не прикидывайтесь дурачком. Как раз когда вам пришла пора строить планы на штатскую жизнь, ваша постоянная обуза – Джимми и Дэнни – улетучилась, а вам представился случай заполучить жену.
– Именно что заполучить, сэр, поскольку она – законная собственность графа Ширнесского.
– А нам-то что? Если Джимми и Дэнни могли отправиться за одичалой свиньёй, почему бы нам не украсть для вас жену?
– Что значит «нам», сэр?
– Я принял твёрдое решение! – объявил капитан Барнс, поджигая угол письма. – Обеспечить вам счастливую семейную жизнь на постоянном месте – вот лучший способ не растерять Блекторрентский полк! К тому же это будут превосходные учения!
Дорога в Прецш
Апрель 1696
Но Бог выбрал самый совершенный мир, то есть такой, который в одно и то же время проще всех по замыслу и богаче всех явлениями [39] .
– Менее всего я воображал, что два старых бездетных холостяка займутся доставкой детей из города в город, – сказал Даниель.
Покуда карета моталась и подпрыгивала по хорошей большой дороге из Лейпцига в Виттенберг, а затем по очень, очень плохой в Прецш, Доктор. Уотерхауз оседал, словно груда песка, заталкивал подушки под самые костистые части тела и всё сильнее упирался ногами в основание скамьи, на которой сидел его спутник – Готфрид Вильгельм Лейбниц.
39.
Перевод В.П.Преображенского