Смешенье
Шрифт:
Габриель Гото в ярком кимоно стоял на носу корабля. Глядя на него сверху, Джек видел ссутуленные плечи и склонённую голову. Ронин побрился, подстриг, смазал маслом и уложил седеющие волосы в сооружение столь диковинное, что в любом другом месте его бы за такое сожгли на костре или, по меньшей мере, избили до полусмерти. Однако здесь, по-видимому, такая причёска была как парик в Версале – без неё тебя и за человека считать не будут. Габриель, сойдя с корабля, мог уже не бояться, что покажется нелепым на западный взгляд. Либо вся сделка – западня, и его распнут на месте (как обычно встречали португальских миссионеров), либо всё честно, и он вновь станет почтенным японцем – самураем,
– Его путь окончен, – заметил Енох Роот, когда Джек спустился на палубу. – Твой, я бы сказал, пройден наполовину.
– Хорошо бы так, – сказал Джек. – Ван Крюйк говорит, нам надо пройти ещё сорок градусов к востоку, прежде чем мы окажемся точно насупротив Лондона. За столько лет я не приблизился и к середине пути.
– Ну, это как посмотреть. – Енох, закончив расставлять в чёрном ящике какие-то приборы и вещества, выпрямился и устремил взгляд на берег. – Ты мог бы сказать, что нет места, куда из Лондона труднее попасть, чем сюда.
– Или что в Лондон отсюда попасть труднее, чем в любое другое место, – сказал Джек. – Я понял.
Они некоторое время стояли и смотрели на Японию. Джек не знал точно, чего ждать. Его бы ничто не удивило: ни дворцы в воздухе, ни двухголовые воины с мечами, ни демоны, восседающие на вулканах. Они наконец добрались до мест, отмеченных на картах доктора в Ганновере неопределённой береговой линией, за которой – белое пятно. Если где-нибудь на земле существуют фантазмы, то, уж конечно, здесь. Однако Джек их не наблюдал. Сейчас уже можно было разобрать подробности, и он видел дома. Восточные, это да. Однако двухлетний путь к сегодняшней сделке лежал через разные страны Восточной Азии, и уж китайских крыш Джек навидался в Маниле, Макао, Шанхае, даже в Батавии. Здешние дома выглядели примерно так же. Дымок поднимался из труб, как везде в холодную погоду. На холмах торчали сторожевые башни, в море вдавались пирсы, на берегу сушились рыбачьи сети и лодки – в точности как у Санлукар-де-Баррамеда. Старухи-японки собирали в корзины водоросли, но то же самое делали японские христиане в Маниле. Не было ни демонов, ни фантазмов.
– Сказать честно? У меня такое чувство, будто я уже совершил кругосветное путешествие, – заметил Джек. – От Лондона меня отделяет только Мексика. Я видел её на карте – узенький перешеек.
– Не забывай про Тихий и Атлантический океаны, – напомнил Енох, запирая щеколды и замки на сундучке.
– Это всего лишь вода, а у нас есть корабль, – фыркнул Джек. Все слышавшие его филиппинцы разом перекрестились. По их мнению, Джек практически напрашивался на то, чтобы Господь поразил смертью его и всех свидетелей кощунства. – Как раз об этом я думал перед отплытием с Квина-Кутты, когда мы сидели в новом трактире «Ядро и картечь» у подножия горы Элиза и пили за Иеронимо, Евгения, Наср аль-Гураба, Ниязи и всех остальных, кого с нами нет.
– Надо же! Мне не показалось, что ты был в состоянии думать.
– Не забывай, что туман в голове – для меня дело знаемое, а потому не помеха, – сказал Джек. – Так что мои излияния…
– Возлияния?
– Мои мысленные излияния устремились в такое русло: ты посоветовал не называть корабль в честь Элизы, дабы он, оказавшись случайно в одном порту с указанной дамой, не вызвал опасных кривотолков. Я согласился. Так вот, когда мы почти два года назад бросили якорь у Квина-Кутты и Сурендранат, посетив местных мавров, сообщил, что те ищут нового султана, короче, когда мы поняли, что остров сам идёт нам в руки, – я посмотрел на прекрасную, увенчанную снежной шапкой гору и нарёк
– Да, ты несколько раз описал сходство во всех подробностях.
– Хорошо. Короче, я рассудил, что не страшно назвать в честь Элизы гору так далеко от христианского мира. Однако позже, когда мы поставили мистера Фута султаном, а Сурендраната – великим визирем, когда они выстроили новое «Ядро и картечь» и в Квина-Кутту стали заходить европейские корабли, то выяснилось, что многие старые капитаны знают мистера Фута ещё по Дюнкерку.
Они возобновляли разговоры, прерванные кабацкой дракой тридцать лет назад, в прежнем «Ядре». Тут до меня стало доходить, что Квина-Кутта не так уже далеко от Лондона. На корабле в Японии я ближе к нему, чем мальчишкой-жохом на берегу Темзы.
– Прежде чем ты будешь фланировать по Стренду, нам предстоит выяснить несколько вещей, – вмешался Даппа, смотревший на них с бака, на котором угнездился словно ворон на ветке. – Например, выпустят ли нас из этой бухты живыми. Ты и не представляешь, насколько это против здешних законов.
– Очень даже представляю, – возразил Джек. Однако Даппу было не остановить.
– Будь мы в Нагасаки, к нам бы уже подошла лодка, чтобы снять руль и отвезти на берег, а вооружённые самураи обшаривали бы каждую щель, ища спрятанных иезуитов.
– В Нагасакскую бухту мы бы не вошли без японского лоцмана, знающего подводные рифы, и даже с ним вынуждены были бы по пути бросать якорь и дожидаться прилива, – сказал Джек. – Точно так же мы не могли бы из неё выйти. Отсюда мы свалим в любую минуту, достаточно обрубить якоря.
– Нас несложно атаковать ночью, – не унимался Даппа.
– Мы сейчас в высоких широтах, лето в разгаре (хотя по погоде этого не скажешь), так что ночи коротки. – Джек перешёл на другое место, откуда мог лучше видеть солнце, встающее над японскими горами. Вода блестела так, что казалась листом кованой меди. На ней отчётливо выделялась приближающаяся лодка.
– Чёрт, здешние японцы пунктуальны, не то что в Маниле!
– Китайских контрабандистов они пускают, хоть неохотно. Христианский корабль им как бельмо в глазу. Они спешат от нас избавиться.
Подошёл ван Крюйк.
– Я велел отцу Габриелю в последнем письме написать, что обмен будет продолжаться, пока солнце не окажется в четырёх пальцах над горизонтом, ни минутой позже.
Все, кто не стоял у пушек, сгрудились у борта и смотрели на лодку. Она приближалась, а солнце уже совсем взошло, так что можно было разобрать подробности. Гребли человек десять простолюдинов в бурой одёжке, а посреди лодки сидели на пятках трое в кимоно, с причёсками как у Габриеля Гото, и двумя мечами каждый. Рядом помещались человек пять лучников в диковинных шлемах. Лодка шла прямо против ветра, поэтому парус не ставили, но на мачте развевалось огромное знамя: синее поле, а в середине белый знак, который в магометанском искусстве не сочли бы изображением чего бы то ни было конкретного, но который мог нарисовать человек, раз в жизни видевший цветок.
Поднялся ветер, и, не сверяясь с глобусом, можно было сказать, что дует он из Сибири. Джек замёрз впервые с тех пор, как покинул Амстердам; вспомнив то время, он машинально потёр шрам на покрывшейся мурашками руке. Филиппинцы, малабарцы и малайцы, в жизни ничего подобного не испытывавшие, удивлённо переговаривались.
– Объясни им, что это не холод. Холод будет по пути через Тихий океан и вокруг мыса Горн, – сказал ван Крюйк Даппе. – Если кто-нибудь решит сбежать с корабля, в Маниле будет последняя возможность.