Смешнее, чем прежде (Рассказы и повести)
Шрифт:
Меня давно хотели перевести на другую работу. Эта работа была интересней и с большей зарплатой. И вот наконец перевели.
Я был рад.
Но где-то там, наверху, кто-то вдруг остановил мой перевод и как будто стал держать его двумя руками. Сначала я не знал, что его кто-то держит. Я думал, перевод идет и идет себе, как ему надо. Это все не очень просто, они обычно, переводы, идут весьма долго.
И вдруг я понял, что он не идет, а что его уже держат. Как я это понял, я сказать не могу,
И только это меня осенило, как мой друг Миша Дворкин, который очень про это все понимает, вдруг говорит мне при встрече, в тот же день:
— А он не идет. Ты чувствуешь? Его остановили.
— Откуда ты знаешь? — спросил я, волнуясь.
— Я не знаю, я чувствую, — ответил мне Миша.
Да, я тоже — и я это чувствовал. Со мной так бывает.
— Это всё потому, — сказал Миша.
— Почему? — спросил я сразу, думая о том же, что и он.
— Потому, — сказал Миша и кивнул назад, за себя, то есть в прошлое — в мое недавнее прошлое.
И тут я не выдержал. Я вскочил и побежал туда, куда однажды добежал до полдороги. Во мне появилась горькая, невыносимая обида, от которой раздувается горло, как зоб, от которой вспыхивают яростные, плоские взрывы за глазами.
Я бежал, приседая на каждом шагу, спотыкался, как вдруг, среди этого задыхающегося бега, я заметил, что у меня на ладони появилась свежая, горячая, как блин, только что рожденная пощечина, пощечина без хозяина, пощечина никому, а вернее, кому-то — кого еще следует непременно найти.
— Разом, разом!.. — подумал я резко. — Если они ничего не понимают, ничего не желают понимать, надо разом дать за обиду пощечину, как это делали в далекой истории, — а потом наплевать, а потом будь что будет!
Я сунул пощечину вместе с рукою в карман и так, не вынимая их из кармана, пошел искать того самого человека, от которого произошла моя сегодняшняя полная обида.
Прежде всего я пришел к своему начальнику. Пощечина прыгала у меня по карману.
— Да, — сказал начальник о моем переходе. — Он идет, но идет что-то тихо. Узнавайте. Этим занимаются кадры, а я, с моей стороны, сделал все, что я мог.
Начальник был усталый и приветливый человек. Он действительно сделал для меня все, что мог.
Я пошел со своей пощечиной в кадры. Она пощелкивала у меня об ладонь, видно пробуя себя перед делом.
— Что это у вас там трещит? — сказал мне начальник над кадрами, легко барабаня пальцами по лысому лбу.
— Так, — сказал я, сжимая пощечину. — Так, одна деталь. Почему не идет моя переводка?
— Верно, — ответил начальник, умно и доброжелательно поглядев на меня. — Не идет. Приостановилась.
— Почему? — спросил я, сдерживаясь.
— Посудите сами, — сказал начальник. — У вас бывают срывы. Выговор был у вас?
— Но кто же, кто лишил благодарности? — спросил я, враз понимая, что он действительно здесь ни при чем, а главные те, предыдущие люди, которые именно виноваты во всем.
— Я не должен этого говорить, — сказал начальник. — Но я давно вас знаю и скажу. Только это между нами. Хорошо?
Как я мог обижаться на этого разумного и прямого человека? Он ничуть не похож на обычного, сатирического начальника отдела кадров, над которым мы вволю смеемся, как принято, а втайне боимся.
— Конечно, между нами! — вскричал я поспешно, чтобы он почувствовал, как мне можно доверить. — Я нигде, никогда не скажу, что узнал через вас!
— Это Шаганов. Вот все, что я могу вам сказать.
Шаганов был заместителем главного инженера. Наконец-то я понял, кому мне следует отдать мою пощечину! Это будет хорошее, справедливое ее помещение.
С трудом я сегодня же добрался к Шаганову и спросил его прямо о себе, спросил в упор.
— Ну я, — сказал Шаганов слегка недовольный. — Я был против. А что? Разве вы работали за благодарность?
— Нет, — сказал я быстро. — То есть…
— Я могу и объяснить, — сказал Шаганов спокойно, — хотя и не обязан этого делать. Совсем недавно вас лишили премии за соревнование, а теперь мы вдруг станем объявлять благодарность. Что мне скажет завком? Что я с ним не считаюсь? И правильно скажет. Или вы не согласны?
— Я согласен, — сказал я. — Спасибо!
Я помчался в завком.
— Вы за что меня лишили премии? — крикнул я с обидой, войдя на порог.
Все в завкоме засмеялись.
— Ты чего это, Коля? — сказал мой друг Миша Дворкин, который в завкоме занимался соревнованием.
Я остановился. Я совсем забыл, что этим занимается он.
Мы походили коридорами, и Миша мне все объяснил.
— Тебя как раз лишили прогрессивки, значит, и нам тебя нельзя награждать. Я понимаю, что тебе неприятно. Но ведь премия ерундовая, я подумал, что ты без нее не умрешь.
— Неужели ничего нельзя было сделать? — спросил я, расстроенный.
— Может, и можно, но только не мне. Все же понимают, что я тебе друг, — сказал грустно Миша, добрый, носатый, всё понимающий, мой действительный друг Миша Дворкин.
— А кто же снимает прогрессивку? — спросил я у Миши.
— Отдел труда. Погоди!..
Я бегом спустился к отделу труда и вошел в него, распахнув обе двери. Пощечина снова запрыгала у меня под рукой.
Все женщины обернулись на открытую дверь и слегка подались друг от друга, перестав улыбаться.