Смешное несмешное
Шрифт:
Конечно, жизнь продолжается, всё идёт своим чередом, невзирая ни на что и, разумеется, никому из поэтов не возбраняется воспевать прекрасную герань (прошу прощение, в горшках), птичек (извините, на веточке), и цветочки (пардон, на трусиках то ли девочки, то ли мальчика, то ли ни того, ни другого). Но, почему-то именно сейчас, в трудное для России время, доморощенные либеральные «поэто-писатели» громче всех кричат про птичек и трусики, при этом ничего другого не замечая вокруг себя!
Истинные же литераторы («иных уж нет, а те далече»?), которым горько и больно видеть всё усиливающиеся нападки Запада на Россию,
Солнечный Зайчик
Кому смешно детей стенанье,
Кто не прощает, не щадит,
Кого убийство веселит…
А. С. Пушкин
Земля как будто потеряла силу
держать на себе людей.
Ф. М. Достоевский
Вина без вины – тоже вина.
В. Г. Распутин
Стремительная жизнь опустошает и больно ранит душу. Вечная погоня за временем не дает остановиться, заставляет только ускорять и без того бешеный темп бытия. Останавливаемся мы лишь тогда, когда исправить уже ничего нельзя.
Соседей по лестничной площадке я знал достаточно хорошо, но не настолько мы были дружны, чтобы ходить друг к другу в гости. Мы часто встречались на улице, в подъезде, на автомобильной стоянке. Иногда, останавливались и разговаривали, но беседа, как правило, длилась не более пяти – десяти минут. Наши дочери были почти ровесницами, мы их водили в один детский садик и я всегда с какой-то отцовской ревностью смотрел на соседскую девочку.
Мне она представлялась послушным, бесконечно наивным, очень светлым и жизнерадостным ребенком. Она всегда мило улыбалась, как-то по-особому заразительно смеялась и искрилась, за что я её прозвал Солнечным Зайчиком.
Семья соседей, насколько я могу судить, была благополучная и ничем не отличалась от многих других молодых семей. Говорят, что все счастливые семьи счастливы одинаково. Жили они весело и дружно. Единственно, чему я в тайне завидовал и что не мог понять, где сосед зимой для своей жены достает букеты сирени. Он говорил про каких-то знакомых цветоводов, теплицы, про сирень, выращенную в домашних условиях, но я никак не мог себе представить сирень в глиняных горшках. Кусты белоснежной сирени у подъезда нашей высотки распускались в мае и достигали балконов второго этажа. Белая сирень в лучах весеннего солнца всегда завораживает и невольно притягивает взгляд. Но мне с того страшного памятного дня больно смотреть на эту сирень.
Летело время. Солнечный Зайчик за эти годы почти не изменилась. В этой подросшей девчушке я видел всё того же большого ребенка. Она, как всегда, была приветлива, смешлива и очень жизнерадостна. Мы с женой сожалели, что наши девчонки так и не подружились.
Солнечный Зайчик никогда не расставалась со своей любимой школьной подругой. Последний раз я столкнулся с ними в начале апреля. Они, весело смеясь, пронеслись к выходу, чуть не задев меня. Вязаная шапочка и красный шарфик Солнечного Зайчика мелькнули и исчезли в стеклянном отражении.
В тот день я впервые ощутил свою полную беспомощность и непонятный страх, который не мог преодолеть длительное время. Спускаясь по ступенькам, я увидел перед подъездом собравшихся людей и сердце тревожно заныло.
Страшная догадка пронзила холодом и парализовала привычную уверенность. Через приоткрытую дверь доносился громкий женский плачь. Я стоял в подъезде и долго не решался выйти на улицу. Мне так и не хватило мужества, чтобы ближе подойти к распластанному на земле безжизненному телу Солнечного Зайчика. Сквозь толпу я успел разглядеть красную вязаную шапочку и неестественно вывернутую детскую руку. В оцепенении я плохо понимал происходящее и почти не слышал вой сирен подъезжающих машин, крики в толпе, какие-то отрывистые команды спасателей, снимавших с козырька подъезда тело второй девочки.
Машинально посмотрев на крышу нашей высотки, я повторно ощутил жуткий страх и понял весь ужас происшедшего. Зацепившись за голую ветку сирени, весело играл в прятки с апрельским ветром красный шарфик. Солнце било прямо в глаза, слепило. Я отрешенно и растерянно думал, что все солнечные зайчики рождены солнцем, без которого невозможна жизнь, и как это несправедливо умирать в весенний солнечный день. Нелепые мысли отвлекали и не давали сосредоточиться на чем-то главном. Подсознательно я понимал, что изменить уже ничего нельзя, но отказывался в это верить.
Дети воспринимают самоубийство, как некое временное романтичное путешествие во что-то загадочное и неизведанное, увидев которое, можно ещё попытаться вернуться домой, но только в другом, ими придуманном, измерении.
Они надеются на то, что родные и близкие в той, другой «жизни» соединятся с ними. Дети воспринимают смерть, как некую страшную игру, как тяжелый сон, после которого может наступить пробуждение. Они не до конца осознают, да и просто не могут своим неокрепшим умом понять всю глубину и необратимость рокового поступка.
И в это вечное путешествие детей, вольно или невольно, зачастую отправляем мы, взрослые. Родители не только дают жизнь детям, но, иногда, бездумно отнимают её, не понимая, насколько хрупка и уязвима детская душа.
Это не дети уходят от нас. Это мы уходим от детей и оставляем их в одиночестве, хладнокровно закрываем дверь в нашу взрослую жизнь так плотно, что перестаем слышать беспокойные удары слабых детских сердец, страдающих и непонимающих нашего равнодушия, нашей бестактности, несправедливости, а порой, и жестокости.
Дети не понимают, почему мы стараемся держать их в узде, навязываем им свою волю, почему пытаемся сделать их покорными, бессловесными и, как следствие, во многом бесправными. Дети не в меньшей степени страдают и от неразделенной любви сверстников, и от недопонимания родителей, и от безразличия окружающих.
Уход детей из жизни – это результат нашего легкомысленного отношения к их детским переживаниям, нашей душевной глухоты, когда немой детский крик о помощи мы не можем вовремя услышать. Как надо «устать» им от жизни, которой, по сути, ещё не было, отчаяться до такой степени, чтобы решиться на последний шаг? Дети не понимают, почему взрослые не верят в их светлые чувства и почему проявляют, иногда, бессердечность к детским мечтам и желаниям.