Смеющийся Пеликен
Шрифт:
— Тихо! Сидите тихо, не думайте ни о чем! Думаю только я!
Аинка тоже задрожала. В щелку было видно, как вокруг шатра бегает на четвереньках кто-то страшный, на медведя похожий. А может, Кыкват уже в медведя превратился?
Забежит сейчас сюда и всех разорвет…
Но Кыкват на этот раз решил ни в кого не превращаться — не любил этого, трудно, потом все тело болит. Думал, что у Татая сидит какая-нибудь маленькая болезнь, лишь увидит его — одного вида испугается, в тундру убежит. А их целый шатер! Может,
По лицу струился пот, застилая глаза, и вдруг он почувствовал, что одна болезнь прыгнула ему на поясницу и острые зубы в спину вонзила.
— Ох! — испугался Кыкват. — Что это такое прыгнуло мне на спину?
На его заполошный крик выскочили из шатра женщины, осторожно сняли со спины шамана полуразвалившуюся нарту, которая раньше стояла прислоненная у передней стенки.
Пробегая мимо, шаман задел ее, и нарта упала.
— Тьфу! Собак нет, а нарту держит, — ругалась Лайнэ на своего старика. — На чем ездить собирается?
Шаман сердито ощупывал поясницу. Он вспомнил, что такая болезнь уже не раз нападала на него самого, по нескольку дней подряд держа его в позорном собачьем состоянии. Вот и сейчас, наверное, пряталась эта болезнь среди других в шатре Татая.
Аинка захихикала, глядя на полусогнутого шамана. Тот еще больше рассердился:
— Зачем болезней столько развели? Вон сколько их, так под ногами и бегают! И как только вы с ними живете?
Лайнэ попятилась и замахала руками:
— Но ведь ни одной не видели мы!
— Ге-ге! — хмыкнул Кыкват. — От ваших глаз сокрытое вижу я. Как песцов в тундре, развелось в вашем шатре болезней. Наверное, чем-нибудь вкусным кормите их?
— Сами полосками шкуру с шатра срезаем и варим, — Аинка обиженно показала кусочек старой моржовой кожи. Кыкват задумчиво помял негнущийся бурый клочок.
— Может быть, эту пищу больше всего любят болезни? Прямо разжирели они! Как теперь выгнать их? Придется вам чем-нибудь другим питаться.
Лайнэ и Аинка только переглянулись.
— Разве в яранге они? — старуха боязливо засунула внутрь голову и радостно воскликнула. — Нет тут никого!
Кыкват тоже осторожно заглянул в щелку. Во мраке множество глаз блестело.
— Так и бегают, перед глазами мелькают. Ы-ыч! — крикнул он. — Не пугаются даже, с любопытством смотрят.
— Что же делать? — запричитала Лайнэ, — Ты ведь камлал, отгонял болезни!
— От входа туда, внутрь! — Кыкват сердился все больше. — Чтобы не побежали дальше по селению, ни на кого не напали. Для того чтобы в тундру их прогнать, гораздо сильнее камлать придется, Если Сверху Сидящего просить буду, своих песцов принесешь, чтобы смилостивился он…
У девушки вдруг вырвалось:
— Почему просто так не может он смилостивиться?
Кыкват сильно засопел. До чего глупы эти молодые, не зря ведь запрещают им разговаривать
— Даже из шатра своего никто просто так не выходит, — обронил он, словно разговаривая сам с собой, но Аинка невольно прикусила язычок — мать сильно дернула ее за рукав, приказывая замолчать. — А кто-то хочет, чтобы Сверху Сидящий просто так над ним смилостивился. Если знает, что Сверху Сидящий просто так все делает, почему сам к нему не обратится, не попросит?
Сухой кулачок матери больно ткнул Аинку в спину, так что она влетела в шатер.
Потирая ушиб, она прильнула к стенке и насторожилась, по привычке мысленно споря с шаманом.
— Гласит пословица: «Если ты женщина — молчи!» — пробормотал он. — Ведь на женском языке все равно ты всегда разговариваешь.
Лайнэ постаралась укротить его гнев:
— Плохая охота нынче была… Давно болеет старик. Съедобные корни едим, ягоды, евражек…
— Хм… — шаман сосредоточенно щупал свою поясницу.
— На мясо и жир хотели обменять мы шкурки, — жалобно продолжала старуха. — Или на какую-нибудь пищу у торговцев. Очень плохо зимой без еды. Холодно в пологе, когда жирники не горят.
Кыкват махнул рукой:
— Какая-нибудь пища торговцев не годится для настоящих людей.
— Что делать, если только какую-нибудь пищу привозят они.
— Когда вылечится Татай, добудет много мяса и жира, — возразил шаман.
— Думаешь, легко добывать? — прошептала девушка за стенкой шатра.
Но Кыкват и без нее прекрасно понимал, что и десять песцов не спасут семью Татая.
Придется старикам уйти к верхним людям — что поделаешь? Даже обменяв шкурки на какую-нибудь еду, они долго не протянут, все равно скажут Аинке: «Ремень приготовь…» И дочь со вздохом облегчения затянет ремень на их ослабевших шеях, поможет без мучений покинуть эту землю. А сама перейдет в шатер жениха.
Кыкват опустил голову. Нужно немного еды дать им. Он жалел стариков, но запасы его хотя и велики, а не беспредельны: самому что-то есть надо всю зиму да и жен кормить.
Пусть Амек что-нибудь даст им, у старшины-очень большие запасы. Мысли Кыквата приняли другое направление.
— Почему замуж не выходит девка? — сварливо спросил он, — Почему женихам отказывает, неразумно поступает? Разве как ягель растут женихи в тундре?
Аинка насторожилась.
— Не хочет она замуж, — сокрушенно вздохнула Лайнэ. — Смеется над женихами, боится их почему-то. Омрылькоту отказала, Тынескину отказала… Не идут больше женихи. Что делать, не знаю.
Аинке не хотелось выходить замуж. Ничего хорошего не приносит это девушке. Все ее подруги замуж вышли и что же — плакали, не раз к родителям прибегали, да те всегда назад к мужьям возвращали их, а мужья потом с еще большим ожесточением избивали.