Смеющийся волк

Цусима Юко

Когда подошла их очередь, они, вопреки опасениям Акелы, беспрепятственно миновали контролёра. Выйдя из величественного деревянного здания вокзала на улицу, Акела с облегчением вздохнул. Осмотревшись вокруг, он заприметил общественную уборную.

— Ну ладно, я всё равно, наверное, первым выйду, так что буду ждать тебя здесь. А ты давай, действуй.

Можешь не торопиться. Можешь голову помыть, например.

— Тут голову не помоешь, — возразил Маугли.

— Ну, как хочешь, — бросил Акела и пошёл в мужскую половину уборной.

С удовольствием помочившись, он подошёл к раковине, пустил в полную силу струю из крана, помыл руки и лицо,

смочил волосы, смывая сажу, осевшую после долгого путешествия в поезде. Потом тщательно прополоскал рот, достал из узелка своё единственное полотенце и, утираясь на ходу, вышел на улицу. Маугли ещё не было. Акела обеспокоился: а вдруг Маугли вышел раньше него и куда-нибудь рванул один? Но не звать же Маугли снаружи, через стену женской уборной… Он достал сигарету и закурил. Если подумать, получается очень бестолково: каждый раз, как приходится идти в туалет, он должен идти в мужской, а Маугли в женский. Ну куда это годится — чтобы каждый раз так переживать и волноваться из-за какого-то туалета?! Однако, если Маугли предложить пользоваться мужским туалетом, ему это может не понравиться. А что такого? Если зайти в кабинку, не всё ли равно? Правда, если бы ему самому сказали пользоваться женской уборной… В общем, не хотелось бы доставлять Маугли такие неприятности, жалко его. Уж как усвоишь, что уборная должна делиться на мужскую и женскую, так страшно становится это разделение порушить. Можно, конечно, выискивать туалеты, где, как в поезде, одна кабинка, а деления на мужскую и женскую половины нет. Тогда такая проблема и не возникнет…

Поглядывая время от времени на хмурое небо в дождевых тучах, Акела рассматривал автобусы на привокзальной площади. «На автобусе прокатиться, что ли!» — подумал он. Интересно, куда автобус их увезёт: к морю или в горы? Когда Акела стал вспоминать дальнюю автобусную экскурсию в Нагаторо, на которую они когда-то ездили с классом, Маугли наконец вышел из женской уборной. Он шёл, держа в руках мокрый насквозь носовой платочек. Завидев Акелу с полотенцем на плече, Маугли проворчал:

— Ага, у тебя и полотенце есть! С платком вообще просто невозможно. Одолжи мне полотенце.

Акела возражать не стал и тут же отдал полотенце.

— Что, всё-таки помыл голову? — заметил Акела.

— Нет, только волосы смочил, — ответил Маугли, вытерев полотенцем лицо и энергично обрабатывая шевелюру. — Но всё равно вон в волосах песку полно.

— Ты возьми себе полотенце. Извини, что грязное.

Маугли озорно ухмыльнулся:

— Вот-вот! То-то пахнет от него как-то странно. Ты небось его никогда и не стирал.

Глядя на мокрые волосы Маугли, Акела тоже улыбнулся:

— Давай тебе волосы покороче подстрижём. А то с такой длиннющей гривой до плеч и чёлкой до глаз ты не очень-то похож на Маугли. И вообще сейчас тебе лучше будет с короткими.

— Что, в парикмахерскую пойдём? — спросил Маугли, опустив полотенце и глянув на Акелу.

— Да я сам подрежу. Я в детском доме всегда малышей стриг, так что вполне справлюсь. Только ножницы надо купить. Но это потом. Сначала пойдём перекусим где-нибудь в городе.

Площадь перед вокзалом была широкая, как стадион. Они решили сначала двинуться по центральной улице, идущей от площади. Вокруг вокзальной площади было не слишком оживлённо. Даже Акела, при всей своей малообразованности, знал, что Ямагата город большой и знаменитый, так что здесь точно должны были быть шумные, бурлящие жизнью кварталы. Вспоминая известные ему узловые развлекательные и торговые

районы Токио, Акела шагал рядом с Маугли по пустынной улице. Икэбукуро, Сугамо, Такаданобаба, Нэрима… И ещё Восточный Дзюдзё, который он пока плоховато знает. В Восточном Дзюдзё не только громадный, вечно оживлённый торговый квартал, там ещё даже театральные балаганы есть.

— Послушай, дешёвые ножницы, наверное, тупые. Я такими стричься не хочу — больно будет, — сказал Маугли, шагая рядом с Акелой.

— Ты что, всё ещё о той ерунде думаешь? — хмыкнул Акела, глянув на него.

Лицо Маугли под низко надвинутой бейсболкой казалось необычно бледным.

— Я не люблю, когда больно. Ты купи ножницы, чтобы резали нормально.

— Посмотрим, сколько они стоят. А что если это окажется дороже, чем стрижка в парикмахерской?

— Ну вряд ли уж так дорого, — озадаченно нахмурился Маугли.

— Если пойти в парикмахерскую, там тебя опять могут расспрашивать обо всяком таком… Ничего, придётся немножко потерпеть. «У каждого бывает трудный час».

— Это что, тоже Закон джунглей? — спросил Маугли, приподняв левой рукой кепку, и посмотрел на Акелу в упор. По смуглому лицу у него там и сям проступала редкая щетинка. От висков по щекам тянулись бачки. «Как у барсука», — подумал Маугли, чуть было не расхохотавшись. На волка он совсем не был похож.

— Нет, просто пословица. А есть ещё такая: «Что обезьяньи лапы, что человечьи глаза — всегда ненасытные».

А есть ещё такая: «Даже у самого слабого и захудалого есть право товарища».

— А я вот ещё знаю: «В горестях и печали даруйте нам утешение, Иисус, Мария, Иосиф! В муках и страданиях укажите путь спасения!» — со смехом парировал Маугли.

— Это ещё откуда?

— Это песнопения херувимов. Там ещё другие есть, песнопения серафимов, и звучат они непрестанно… — ответил Маугли, преисполнившись достоинства.

— А по мне, так это всё абракадабра какая-то, чепуха на постном масле, — недовольно буркнул Акела.

— Мы в школе должны это петь каждое утро, такие вот хоралы.

— А что всё это значит: «херувимы», «серафимы»?.. — скривился в гримасе Акела.

Маугли, немного склонив голову, сказал:

— Да я сам толком не понимаю. Там у нас в этой школе столько трудных слов вдалбливают!.. «Тантум ерго сакрамэнтум», или, например, «калварио», или «дитя Евы, что томится на пути своём во мраке».

— Странная у вас школа. «Дитя Евы» — это, наверное, значит что-то вроде «сирота». Раз он «томится на пути своём во мраке», то, скорее всего, бездомный какой-нибудь ребёнок.

— Ты думаешь, такой смысл? Я до сих пор смысла вообще не понимал, так что даже неприятно как-то было… — промолвил Маугли с таким невинным видом, что у Акелы тоже настроение улучшилось, и он на всякий случай добавил:

— Но, может, всё и не так — мне ведь самому с этим сиротой встречаться не доводилось, я с христианством не знаком.

Они подошли к большому перекрёстку и огляделись по сторонам. Решили свернуть налево — там на улице людей было побольше. В глаза им сразу же бросились большие приземистые дома под черепичными крышами. Вдали маячили многоэтажные бетонные билдинги. В сером небе плавали три огромных надувных шара с коммерческой рекламой. Похоже было, что направление они выбрали правильное. Неподалёку от перекрёстка на правой стороне улицы виднелась вывеска столовой «Гречишная лапша», выведенная на белой доске чёрными иероглифами. При первом же взгляде на вывеску Акела вспомнил, как он голоден.