Смирнов. Русский террор
Шрифт:
— До свидания, Павел Павлович, — вежливо кивнул Бахрушин и с неожиданной для его комплекции грациозностью обогнул разъяренного Рябушинского. Только сев в коляску, вынул платок и утер пот со лба, пробормотав, — Господи, до чего ж человек тяжелый…
Проезжая вдоль Сундучного ряда, Бахрушин поймал в воздухе прохладную, кисло-сладкую фруктовую струю, исходившую от знаменитой квасной лавки на Никольской.
— Сверни и остановись, — коротко приказал Николай Павлович кучеру.
Тот кивнул. Не раз уж в этом месте останавливались.
Половой,
— Здрас-сте, здрас-сте, чего изволите? — затараторил он, кланяясь на каждом слове.
— Грушевого принеси, — Николай Павлович склонил голову набок, словно прикидывая силу собственной жажды, — и вишневого.
— Слушаюсь!
Половой мгновенно исчез в темном полуподвале, откуда веяло приятной кисло-сладкой прохладой квасных погребов.
Разговор с Рябушинским все не шел из головы. «Народ освободит себя сам». Любит Павел Павлович загнуть что-нибудь этакое, апокалиптическое. Бахрушин вздохнул. К слову, последнее время все помешались на страшных пророчествах. Даже жена Наталья все знамения находит. Вчера только утверждала, будто Апокалипсис начался и конь бледный уже в пути.
Несчастный взгляд Бахрушина задержался на разносчике пирожков.
— Поди сюда! — крикнул Николай Павлович.
Жилистый белокурый парень тут же подскочил к нему, отвернул серую, еще довольно чистую домотканую холстину.
— С ливером, мясом и кашей, яйцами и капустой, яблоками и вареньем, — бойко характеризовал он свой товар.
Бахрушин взял один с яблоками, один с вареньем. Откинувшись назад, на мягкую кожаную спинку летней пролетки, стал кусать попеременно то один, то другой пирог, тупо таращась перед собой.
— Вот-с! Самый холодный, наилучшего розлива, — раздался голос полового.
Взяв с подноса кружку грушевого, Бахрушин жадно выпил квас, не отрываясь. Тут же принялся за вишневый. Но прохладные, пузырящиеся, как шампанское, квасы не утолили жажды, еще пуще распаленной пирожками.
— Повтори, — коротко приказал Николай Павлович.
— Сию миниту-с, — поклонился половой и, сунув поднос подмышку, снова исчез в прохладной темноте лавки.
Тоскливый взгляд Бахрушина скользнул вдоль Никольской и задержался на другом разносчике — тот ловко и быстро крошил прохожему купцу средней руки жареные мозги. Посолив мелкие кусочки, завернул их в плотную бумагу и подал вместе с дешевой деревянной ложкой-лопаткой.
Когда квасник вернулся с новой порцией грушевого и вишневого, Николай Павлович уже жевал мозги. Без всякого аппетита, быстро клал их в рот и глотал. От соленого пить захотелось вновь, будто и не было прежних двух получетвертных кружек.
Жадно выпив квас, Николай Павлович расплатился с половым и откинулся назад, тяжело дыша.
«Что это я, в самом деле? Вроде только из ресторана», — с тоской подумал он, поглаживая раздувшийся живот. Казалось, нитки, что держали пуговицы жилета, вот-вот треснут.
От съеденного навалилась сонная дремота, и тревога, грызшая Бахрушина
XI
Только Николай Павлович поднялся на второй этаж и перевел дух, присев на низкий кожаный диванчик в кабинете Смирнова, как явился адъютант великого князя, поручик Квасневский, тонкий, жеманный брюнет с ярко-красными, пухлыми губами. Он привез записку, с пометкой «П. А. Смирнову лично в руки». Получив письмо, Смирнов нахмурился и нетерпеливо, даже зло, разорвал конверт.
«Его Высочество великий князь Сергей Александрович передумал ехать на бал. Ждите его доверенное лицо, это будет знакомый вам господин Плющик-Плющевский, у себя в конторе с четырех до пяти по полудни. Средства требуются сегодня же. Возможны и ассигнации».
— Позвольте? — Квасневский протянул руку, чтобы забрать письмо. — Никак не могу оставить у вас.
Смирнов брезгливо сунул листок адъютанту, точно боялся прикоснуться к нему лишний раз.
Квасневский отвесил едва заметный поклон с мимолетной презрительной усмешкой и удалился.
Когда звук его шагов стих, заговорил Николай Венедиктович.
— Все же странно… Может, отложить до завтра? Сказать, что сегодня всей суммы не имеем. Нам ведь только время протянуть…
Тут директор покосился в сторону Бахрушина и замолчал.
— Неужели отдадите? — прошелестел он бескровными губами.
Смирнов долго глядел на него, не мигая. Потом кивнул.
— Так… так… — Николай Венедиктович снова покосился на Бахрушина. — Прикажете все отменить? Но… Другого случая может и не быть! Сегодня два, а завтра? Подумайте!
Петр Арсеньевич снова поглядел на директора. В груди что-то заныло, да так, что перед глазами появились черные точки. Вместо ответа он кивнул, потом медленно сел в кресло.
— Вам плохо? — встревожился Николай Венедиктович.
Бахрушин тревожно заерзал на своем месте, вытягивая шею, чтобы лучше видеть тестя. То, что Петр Арсеньевич успел ему рассказать, привело почетного гражданина в состояние легкого шока. Разумеется, Николай Петрович верил, что тесть не хочет убивать великого князя. Да и Николай Венедиктович, по большому счету, не сам дошел до такого сумасшедшего решения. Просто ему предложили… Некая боевая группа все равно планировала это убийство, уже давно. Просто сейчас, в свете возникших событий, Смирновым это было бы очень выгодно.