Смола
Шрифт:
Днем я решила проверить ее еще раз, но, кроме темной земли и засаленной травы, уже ничего не было видно. Папа сказал, что уже все убрал и закопал останки. Только не сказал, где именно.
Позже я много думала о том, действительно ли правильно поступил папа, задушив ее подушкой. Он утверждал, что правильно. Иначе все было бы еще хуже.
Когда папа ее душил, бабушка молчала. Она только как-то странно дергалась в кровати, пока совсем не умерла – так же, как те рыбки на дне лодки, которые вот-вот задохнутся без воды. Поэтому мы их ударяли палкой по голове, чтобы они не страдали. Ведь никто не должен страдать.
К счастью, тем рождественским утром в комнате бабушки было совершенно темно. И раз
По правде говоря, я никогда не задумывалась над тем, какая я. Наверное, я была такой, какой они меня видели. Но иногда я видела то, чего не видели они.
Мы жили на Ховедет [2] – таком маленьком острове, который был чуть выше другого острова, большого. На Ховедет жила только наша семья, и мы со всем справлялись сами.
Ховедет соединялся с главным островом с помощью узкого перешейка, который назывался Хальсен [3] . Сейчас я с трудом ориентируюсь во времени, но папа всегда говорил, что если идти от нашего дома через Хальсен быстрым шагом, то всего через полчаса можно дойти до ближайших домов, а еще через четверть часа – до Корстеда, самого большого города на острове. Мне всегда казалось, что Корстед – просто гигантский, но бабушка рассказывала, что он очень маленький по сравнению с тем городом на материке, где она жила. Мысль о большом скоплении людей очень меня пугала.
2
В переводе с дат. «hovedet» – голова (прим. пер.).
3
В переводе с дат. «halsen» – шея (прим. пер.)
Мне было неуютно среди чужих людей. «Никогда не знаешь, чего от них ожидать, – говорил папа. – И ни в коем случае не верь их улыбке».
Было у жителей главного острова и кое-что хорошее – у них мы могли найти все необходимое. Можно даже сказать, что без них мы бы не справились.
Поскольку теперь папа не очень хотел уходить с Ховедет ночью, главным добытчиком в семье была я. Он уже многому меня научил, и я сама прекрасно знала, как и что нужно делать.
В самом начале мы ездили вместе на грузовике. Обычно – по ночам, когда все уже крепко спали. Мы всегда находили укромное место, чтобы спрятать автомобиль, а потом тихонько пробирались во дворы и находили вещи в машинах, сараях, гостиных и кухнях. Как-то раз мы забрались в спальню к женщине, которая была настолько пьяна, что нам даже удалось стянуть с нее одеяло. Потом я еще долго размышляла над тем, что же она подумала, проснувшись утром без одеяла. Папа сказал, что видел ее на следующий день в Корстеде, и выглядела она растерянной. Еще бы! Одеяло-то было из гусиного пуха. Может быть, она решила, что оно улетело само по себе?
Это одеяло досталось моей маме, а я взяла ее старое, на которое папа чуть раньше обменял свой чудесный пресс для набивки колбас. Старое одеяло было с утиным пухом. Через несколько месяцев мы все-таки забрали пресс для набивки колбас у парикмахера, потому что решили, что он ему не нужен. Парикмахер с женой спали на третьем этаже, а пресс стоял на кухне на первом этаже. Они
Мамина подушка с утиным пухом долго пахла этими мерзкими духами, а когда подушку отдали мне, то она пахла не духами или уткой, а мамой. А вот от новой подушки пахло алкоголем, хотя мама не пила ничего крепче кофе со сливками, а под конец она вообще пила только воду из насоса, но об этом я еще расскажу.
Мой папа мастерски чинил окна и двери. Этому он научился у своего папы. Я никогда не видела дедушку, но знаю, что его звали Силас. А теперь папа учил меня, и я тренировалась в нашей мастерской на окнах и дверях, раздобытых нами в походах. Этого добра было много на свалке в южной части острова, и мы привозили с нее все, что помещалось в грузовик. И зачем люди выбрасывают такие хорошие вещи! Их ведь можно чинить, открывать, закрывать, играть с ними, в конце концов!
Дома, в которых стояли новые двери, мы обходили стороной – их было тяжело открыть, если владельцы вдруг додумались запереться. Но таких на острове, к счастью, было немного. Если вдруг мы не могли попасть в дом, то всегда можно было забраться в пристройку или сарай – там тоже было чем поживиться. Как-то раз мы даже забрали свинью. У нас свиньи как раз не было, а у фермера их было полно. Он бы один их всех все равно не съел. Как же я удивилась, что свинья не испугалась и даже не пискнула, когда папа взял ее на руки. Наверное, это потому, что папа хорошо обращался со всеми животными.
И у него хорошо получалось их забивать так, что они ничего не замечали. «Это тоже хорошее обращение, просто немного другое», – говорил он.
Пришло время мне идти в ночной поход одной. Сначала было как-то не по себе, потому что в прошлый раз папа вел себя странно. Мы проезжали по маленькой деревушке и на обочине дороги нашли пару длинных ржавых железных балок. Свалив их в грузовик, мы поехали дальше, но на повороте одна из них ударилась о стенку багажника, и раздался сильный грохот. В нескольких домах зажегся свет. В последний момент папе удалось свернуть на обочину и спрятаться за кустами, поэтому никто нас не увидел. На следующий день мы перетащили железные балки на второй этаж и оставили их в коридоре. «Смотри не ушиби о них пальцы, когда ходишь босиком», – предупредил папа.
Был еще один раз, когда нас чуть не рассекретили, но уже по моей вине. Я споткнулась о колпак колеса в гараже сантехника. Услышав, что сантехник открыл дверь в гараж, я тут же спряталась в углу и задержала воздух. Если бы не его кошка, выпрыгнувшая ни с того ни с сего, он бы включил в гараже свет и увидел меня. Но вместо этого он закричал: «Проклятье! Так это ТЫ тут шумишь? А ну-ка иди сюда!»
Когда я вышла из гаража, папа посмотрел на меня бешеным взглядом. Он стоял за гаражом, все видел и слышал, и тоже не ожидал, что меня спасет кошка.
Позже я поняла, как хорошо уходить в ночные походы без него. Я была меньше и быстрее, чем он, и научилась двигаться тихо, словно мышка. По ночам я ходила пешком, иногда бегала – для того, чтобы самой ездить на машине, я была слишком маленькая, а на велосипеде я просто не хотела. И в темноте я видела лучше, чем папа. Он часто говорил: «Будь как сова». И я была совой, хоть и не умела летать и поворачивать голову на триста шестьдесят градусов. Я пыталась научиться, но поняла, что ни то, ни то у меня не выходит. Карл тоже пытался научиться, и у него получалось чуть лучше.