Смоленская Русь. Княжич 1
Шрифт:
Так, шествуя по коридорам и переходам, мы набрели на князя, являющегося по совместительству ещё и отцом княжича Изяслава Мстиславича. Одет он был также безвкусно, как и я. Щеголял князь в зелёном кафтане, а сверх него было одето синее корзно с красным подбоем, застегнутое на правом плече красною запанною с золотыми отводами, подпоясанный золотым поясом с четырьмя концами. Свитские при виде князя разом склонили головы, я, чуть подумав, тоже последовал их примеру, слегка качнув головой.
– Ну как сыне? – Изяслав Мстиславич, тряся длиннющими усами, свешивающимися ниже подбородка, приобнял меня своими лапищами
– Телесно вроде здоров, но память так и не вернулась, ничего не помню!
Изяслав Мстиславич тяжело вздохнул.
– Ладно, сыне, иди кушай, а потом ступай к своему дядьке–пестуну – Перемоге. Займёшься с ним ратным учением. Вот, глядишь, так по не многу и обрастёшь новой памятью, какие твои годы! Там, тебе и забывать–то было особо нечего!
– Слушаюсь отец! – в мыслях я возблагодарил всех святых за здравомыслящего родителя, попавшегося на моём новом жизненном пути.
– После Перемоги зайдёшь к нашему духовнику – отцу Варламию. Он тебя не токмо духовно окормлял, но и учил грамоте и цифири. Не вспомнишь – заново учить зачнёт, я уже распорядился. Ныне же вечером, по случаю твоего выздоровления устроим пир! А теперь ступай.
Мы вместе с дворянами ещё раз поклонились и пошли завтракать. А я перевёл дух. По крайней мере, Изяслав Мстиславич признаёт меня за сына, на костре сжигать вроде тоже не собираются. Значит, можно жить!
Долгими зимними вечерами Изяслав Мстиславич часто уединялся со своими соратниками — некоторыми воеводами, дружинниками и ближними боярами. Обсуждал князь со своими помощниками все мелочи предстоящего трудного дела – возвращения смоленского стола. Одни советники предлагали князю не спешить, подождать, другие побуждали его действовать немедленно.
– Княже, дружина брата твоего, от мора сильно истаяла, треть уж в земле лежит, а ещё столько ж болящих! – убедительно доказывал князю недавно приехавший из Смоленска его доверенный боярин Дмитр Ходыкин.
Дмитр мало походил на классический образчик боярина – хоть он и обладал высоким ростом, но был весьма тощ. Голова была не выбритая, а именно, что лысая, хотя Дмитру было тридцать пять лет. От ведшегося с князем разговора он излишне горячился, а потому принялся расстёгивать полы своей куньей шубы, хотя в нетопленной комнатёнке было довольно прохладно.
– Откуда знаешь? – обычно невозмутимое лицо князя, с бросающимися в глаза длинными висячими усами, слегка напряглось.
– Бояре, что сейчас в городе сидят, но по-прежнему верные тебе, доносят.
– Хм…, – Изяслав Мстиславич с металлическим шелестом поднялся и подошёл к слюдяному оконцу, вперев в него задумчивый, невидящий взгляд. Металлический шум издавали ламеллярная кольчуга с позолоченными пластинами (наплечники и нарамники), и крупной позолоченной бляхой похожей на умбону щита, что красовалась на груди. Князь лично выезжал загород, встречать боярина, прискакавшего с важными вестями.
– Выступать надоть, смоленский люд тя поддержит. Особливо купцы, полочане очень уж их торговлишку придушили, как только их князь, а твой брат, на двух столах сел.
Изяслав Мстиславич продолжал безмолвствовать, по–прежнему смотря своими задумчивыми глазами в оконце.
– Ступай боярин, отдохни, завтрева продолжим ...
Выпроводив боярина Ходыкина, Изяслав Мстиславич приказал гридням, сторожащим у
– Что нового скажешь, дружа мой, Перемога? Как там Владимир, лучше ему не стало? – князь сразу, без всяких предисловий обратился к расположившемуся на лавке пестуну своего сына.
– На поправку идёт княже. Только он какой–то после болезни сердитым стал, неразговорчивым, больше двух–трёх слов и не молвит.
– А, – махнул князь рукой, – тринадцать лет исполнилось, детские забавы уж не к лицу ему. Эта болезнь княжичу ещё и на пользу пошла! Слава Богу, что от заикания излечился! А то какой с него князь был бы – слова на людях молвить не мог. Слава тебе Господи! – Изяслав Мстиславич встал и перекрестился на икону, Перемога всё в точности повторил за своим князем.
Смоленский князь в изгнании Изяслав Мстиславич уже заметил, что его сын после перенесённой болезни сильно изменился, но старался не заострять на этом обстоятельстве внимание своей дружины, мало ли, что в их дурные головы придёт. Князь знал на своём богатом жизненном опыте, что если у кого память отшибло, то такой человек сразу во всём меняется, ведь он, по сути, заново жить начинает. Но для Изяслава Мстиславича самое важное было в том, что его единственный наследник всё–таки выжил, в отличие от не перенесших мор жены и дочери. А вразумить заново его ещё успеется, ведь ему даже ещё четырнадцати лет не исполнилось. За год, дай Бог, его сынок, заново во всём освоиться, а может и память вернётся.
С прискакавшим в городок Зарой смоленским боярином и своими ближниками Изяслав Мстиславич продолжил разговор на следующий день сразу после обеда, на пока ещё трезвую голову.
– С дружиной выступим через пару–тройку седмиц, а то, как бы самим этот проклятущий мор не подхватить. Успеется! После сильных морозов моры обычно прекращаются, – князь с тяжким вздохом продолжил. – Как раз через восемь дней справим здесь, в Зарое, сорокадневную тризну по моим покойным женушки и дочери, унесла их эта моровая язва, а уж потом я вплотную займусь своим братом–аспидом!
– Как повелишь княже! – воевода княжей дружины Злыдарь лишь покорно склонил голову. Его посеребрённый чешуйчатый панцирь, еле уловимым перезвоном стальных пластин, поддержал своего владельца.
У меня был послеобеденный отдых. Поупражнявшись вместе с приставленном ко мне дядькой–пестуном на мечах и сулицах (коротких копьях), я ушёл к себе в комнату покемарить. Но сон не шёл, всё время размышлял о "судьбе злодейки", забросившей меня в подростковое тело смоленского княжича. Последнее, что я запомнил из некогда прожитой мною жизни в личности Михаила Николаевича Комова, мужчины 66–ти лет, жившего в начале 21 века, было воспоминание о так называемой «тихой охоте». Я спокойно собирал в лесу грибы, причём грибы самые обыкновенные, галлюциногенными никогда не баловался, и на этом всё! Дальше, что называется, память стёрта. Следующие воспоминание – как мне неопределённого возраста травницы протирают едко пахнущими тряпками лицо, что–то при этом приговаривая на малопонятном языке. Это воспоминание длилось всего несколько секунд. Вполне осмысленно я в себя пришёл лишь на следующие сутки.