Смоленская Русь. Княжич 1
Шрифт:
В выстроенной гончарами печи, в одном её ряду, можно было разместить до 500 штук кирпичей, число рядов было – 20. Здесь уж постарался я, придав тонким, легко поддающимся деформациям плинфы вид современных мне брусковых кирпичей. Такие кирпичи можно было укладывать на рёбра высотою, как уже было сказано, до 20 рядов, а плинфы, из–за несовершенства их формы, нельзя было поднимать выше десяти. Таким образом, в печи можно было одновременно обжигать до 10 тыс. штук кирпичей (в отличие от 5 тыс. штук плинф). Учитывая, что цикл работы печи был примерно 2,5 недели, то за сезон одну печь
– Как ты и приказывал княжич, – меж тем продолжал хвастаться Пётр, – все полученные кирпичи пойдут на закладку девяти новых кирпичеобжигательных печей, позже ещё две печи заложим для обжига черепицы. Только вот дорогобужская глина закончилась, надоть ее побольше к нам завесть. Ещё тысячу кирпичей сделали из этой огнестойкой глины.
Тиун, продолжил что–то восторженно бормотать о новых формах кирпича, повёл меня показывать своё печное хозяйство. Меж тем, я в уме прикидывал, сколько удастся изготовить кирпичей до конца сезона.
Если строить новые печи капитально, с минимальным использованием сырца, то на одну печь уйдёт около 3 тыс. штук кирпича. Следовательно, из полученной партии 10 тыс. кирпичей можно построить три печи. Из них, обязательно, одну печь надо построить для пережога соды, да и печь для пережога известняка тоже потребуется. По подсчётам выходило, что на металлургические печи кирпича не хватит, а значит нужно срочно закупать ещё плинфу и складывать из неё новые печи.
– Пётр, – обратился я к тиуну, Тебе надо будет плинфы ещё закупить и закладывать больше печей.
– Как прикажешь княжич, – склонил голову тиун.
Ночевал в выстроенном для меня срубе–пятистенке, более–менее приличный терем строить было просто некому. Точнее говоря, мастера были как свои, так и наёмные, но отвлекать их я ради личного комфорта было бы последним делом.
В комнате стояла духота, знойная летняя ночь не даёт заснуть. Прямо раздетый вышел на улицу, чуть поодаль от выхода сидели на завалинке и тихо переговаривались два дежурных гридня. Меня они не замечали.
Немного постоял, рассматривая ярко горящие в небе звёзды. Из всех созвездий я знал только ковшики медведиц, которых вскоре благополучно отыскал на небосводе. Но начавшие противно пищать комары, загнали меня обратно в дом.
Утром следующего дня прошёлся по гнёздовскому химическому производству. Тут вроде бы всё окончательно устаканилось, производственные сбои возникали всё реже, мастера освоили новые рецептуры, поэтому, пора было его несколько обновить и расширить. Гнёздовской детворе и прочим желающим подзаработать кроме терпентина (живицы) предложил собирать и сдавать моим служащим ягоды (фруктовый уксус) и «чернильные орешки» (их можно было найти в окрестных дубравах). Орешки представляют собой наросты на листьях дуба, в них содержится танин – дубильное вещество. Эти чернильные орешки просто вывариваются, полученный раствор выпаривается в порошковый танин, содержащий таниновую кислоту – незаменимую вещь для кожевенного и мехового производства. Также «чернильные орешки» можно использовать для производства
Опорожнил склады готовой продукции. Уже выработанные материалы и вещества сплавил за серебряные слитки проплывающим мимо немцам. Назначил ответственного за выработку дубильной кислоты и отплыл в Смоленск.
После совместной утренней трапезы мы с Изяславом Мстиславичем тихо–мирно, как отец с сыном, беседовали, обсуждали мои коммерческие и производственные дела. Я отчитывался, что сделал, за какую сумму продал, сколько денег надо вложить в развитие. И тут в горницу шумно ввалился десятник Бронислав с известием о том, что в наш стольный град на ладье приплыли Ростислав Мстиславич – уд. кн. Дорогобужский вместе со старшим сыном Глебом. Хоть у него и был свой собственный двор на берегу Чуриловки, но, тем не менее, направлялся он в гости к смоленскому князю и по совместительству своему двоюродному брату.
– Идём, сын, к крыльцу! – промолвил Изяслав Мстиславич, вставая из–за стола. – Встретим наших родичей, как подобает. – И уже обращаясь к прислуге громко скомандовал. – Живо на стол накрывайте! Гости в тереме!
Во двор Ростислав Мстиславич с сыном въехали на конях, но заметив у крыльца Изяслава Мстиславича тут же спешились. Охрана дорогобужских князей осталась за воротами. Братья обнялись как–то по–медвежьи – сильно, но неуклюже, а потом троекратно расцеловались. Следом и мне пришлось облобызаться с родственничками.
Внешностью и статью дорогобужец весьма сильно походил на своего двоюродного брата – Изяслава Мстиславича, а вот его сын Глеб – мой ровесник и троюродный брат, наверное, был похож на мать, так как с отцом ничего общего не имел. На улице моросил тёплый дождик. Намокшие и слипшиеся иссини чёрные локоны Глеба, поблескивали в лучах проглядывающего из–за туч солнца, а его карие глаза казалось так и выискивали во мне хоть какую–нибудь слабину, за которую можно будет зацепиться.
– Ты меня верно, брат, с Ахиллом спутал?
– Что!? О чём ты говоришь? – не сразу въехал Глеб, – Ты Владимир!
– Есть такая книжное идиома – «Ахиллесова пята», слышал, небось?
– Книжек не читаю! – с вызовом бросил Глеб.
– Да племяш, – вмешавшись, решил разрядить накаляющуюся обстановку Ростислав Мстиславич, – твой брат совсем не книгочей – токмо саблей машет, да на коне скачет!
Князья весело заржали.
– О каком Ахилле ты толковал? – заинтересовался Ростислав Мстиславич, отсмеявшись. – Я тоже, признаться, не шибко грамотен.
Ну, я им вкратце пересказал древнегреческую легенду.
– А к чему ты про Ахиллеса–то этого вдруг вспомнил? – на лбу Ростислав Мстиславич образовались грядки морщин.
– Да просто Глеб меня так жжёт взглядом, как будто продырявить хочет.
Ростислав Мстиславич с Изяславом Мстиславичем опять натужно засмеялись, переводя всё в шутку, а Глеб ещё больше запыхтел.
– Вы с ним два года назад подрались, с тех пор …, – и тут Ростислав Мстиславич притворно стукнул себя по лбу, – ах да, мне же сказывали, что ты опамятовался! Не помнишь ничего? – лицо князя, казалось, так и лучилось радостью.