Смотри, как они умирают

Макбейн Эд

— Будь осторожнее, Зип, — предупредил Куч. — Они прячут что-то в рукавах. Я вижу. Они слишком… слишком уверены в себе.

— Сиксто блефует, — быстро проговорил Зип и повернулся к Папе: — Ты не на той стороне, Папа. Ты прилип к Сиксто, а это то же самое, что связаться с теми, кто убил Пепе. Ты…

— Пепе заставил стыдиться земляков, — заявил Папа.

— Ну ладно, хватит снимать! — закричал Бирнс репортерам. — Давайте уберем его отсюда, а?

Двое

полицейских положили тело Пепе на носилки, еще один накрыл его простыней. Они осторожно обошли лужу крови на асфальте и двинулись по направлению к кафе.

— Двери! — завопил Зип. — Закройте для него двери!

Никто не пошевелился. Люди на улице смотрели, как мимо них проносят тело, а потом — тихо, очень тихо — начали расходиться. Удивительно, но кричащая, бурлящая, взволнованная десять минут назад толпа вдруг распалась на группки перешептывающихся людей, даже не на группки — люди расходились по два, по три человека. Заграждение разобрали, патрульные машины, ревя моторами, разъехались, и улица снова стала спокойно и умиротворенной в этот солнечный летний день. Почти ничто не напоминало о том, что здесь произошло.

Зип стоял перед открытыми дверями и смотрел, как тело Миранды загружают в машину «Скорой помощи», потом развернулся к Сиксто и закричал:

— Думаешь, ты так просто уйдешь отсюда?

— Отойди в сторону, Зип, — спокойно ответил Сиксто, — мы хотим пройти.

— Ты больше вообще не сможешь выйти на улицу! — орал Зип. — Ты думаешь, ты…

— Посмотрим, — коротко сказал Сиксто, и трое мальчишек пошли прочь от кафе мимо Зипа и Куча, которые даже не шевельнулись, чтобы преградить им дорогу.

— Вы совершили ошибку! — вопил им вслед Зип. — Большую ошибку! — Но он не побежал за ними и не попытался остановить их. — Почему ты не помог мне, Куч? — в ярости накинулся он на приятеля. — Бога ради, мы же просто позволили им уйти!

— Они… они слишком сильны, Зип, — упавшим голосом проговорил Куч.

— А… — Зип бессмысленно махнул рукой. — А… — И пошел прочь по улице.

Полицейские машины уже уехали. В квартале еще попадались патрульные, но большинство уже разошлись по своим делам. Улица черной полосой уходила вдаль. Движение автомобилей возобновилось.

— Господи, что за убогий день выдался, — пожаловался Зип и взглянул на Куча.

— Да, — согласился тот.

— У тебя… есть какие-нибудь идеи?

— Можно сходить в кино.

— Да, — вяло отозвался Зип.

— Или мяч погонять.

— Да…

— Можно сходить в бассейн поплавать.

— Да. Можно и поплавать.

Он

резко отвернулся, потому что не хотел, чтобы Куч заметил, как предательски заблестели его глаза. Он не знал, почему плачет. Наверное, потому, что в самом сердце одного из крупнейших городов мира Зип вдруг почувствовал себя одиноким, совсем одиноким, и чудовищные размеры города и собственная нелогичность вдруг напугали его.

— Наверное… наверное, придумаем что-нибудь, — сказал он, засовывая руки в карманы.

И двое парнишек понуро побрели по улице, опустив головы.

Энди Паркер протопал мимо них в кафе. Взглянул на ребят, пожал плечами и зашел сказать «привет» своему другу Луису.

— Все еще дуешься на меня, Луис? — спросил он, словно это не давало ему покоя, словно его действительно волновало отношение к нему Луиса.

— Нет, Энди, — отозвался тот.

— Все на меня в обиде, — безо всякого выражения сказал Паркер. Помолчал. — Почему все на меня в обиде? — Снова помолчал. — Я делаю свою работу. — Он глянул на Луиса. — Прости, что накричал на тебя, Луис.

— Ничего.

— Мне жаль.

Он смотрел на Луиса. И потому, что Луис был человеком, и потому, что извинения не подлинны, пока они не проверены; пока кто-нибудь не бросит на твое «Мне жаль…» какую-нибудь простительную грубость вроде «Кого волнует, жаль тебе или нет? Хватит тут мне надоедать!», а ты не ответишь что-нибудь вроде «Что ж, мне действительно очень жаль…» или «Раз так, то катись к черту!», и путем подобного диалога не удостоверится в искренности извинений.

— Надо думать, прежде чем говорить, — сказал Луис, прищурившись. Он ждал, что ответит Паркер.

Тот согласно кивнул:

— Надо. Мне действительно очень жаль.

И опять молчание. Сказать друг другу им теперь было нечего. Возможно, им вообще нечего будет больше друг другу сказать. Никогда.

— Ну… я… пожалуй, пойду в участок, — промямлил Паркер.

— Да.

Паркер как-то неопределенно и вяло махнул рукой и медленно вышел на улицу.

В кафе зашел репортер и уселся на высокий табурет.

— Ну, теперь все тихо, да? Можно мне чашечку кофе?

— Да, все тихо, — подтвердил Луис.

— Прямо как на острове, а? — усмехнулся репортер.

Луис ответил немедленно:

— Нет, совсем не как на острове. — Помолчал, взглянул на репортера и добавил: — А может, это не так уж и плохо, да? Может, не так уж и плохо.

Где-то снова зазвонили церковные колокола.