Смотри, но не трогай
Шрифт:
Ее тихий голос полон интриги, но я чувствую лишь глухое раздражение. И зачем я ввязался в эту дебильную игру?
Вероника не была у меня дома с лета, но при этом прекрасно помнит, куда идти. Безошибочно выбирает направление и без стеснения распахивает дверь моей комнаты.
— Тут ничего не изменилось, — удовлетворенно подмечает она.
— Угу, — подпираю плечом косяк.
Не хочется, чтобы эти посиделки растянулись до ночи.
Вероника плюхается на кровать и жестом подзывает меня к себе. Она вся прямо светится, и я, превозмогая недовольство,
— Тим, спасибо, что позвал меня сегодня, — она находит мою руку и несильно ее сжимает. — Я тебя очень люблю.
Где-то внутри ощущается укол досады. Неприятно, когда женщина видит в твоих действиях смысл, который ты туда совсем не вкладывал. Сразу чувствуешь себя жестокосердным мудаком. Хотя, если поразмыслить, это мое перманентное состояние.
— Веро, я…
— Смотри, что я сделала.
Она торопливо задирает кофту, обнажая слегка выпирающие ребра, и моему взору предстает небольшая надпись, сделанная прямо под грудью: «Tim».
Татуировка явно свежая. Кожа под ней все еще отдает краснотой и кажется слегка воспаленной. Но Веронику болевые ощущения, судя по всему, не беспокоят. В ожидании моей реакции она сияет улыбкой и взволнованно дышит.
— Ты набила тату, — констатирую очевидный факт.
— Да. С твоим именем, — подтверждает воодушевленно. — Тебе нравится?
Я затрудняюсь сказать, что чувствую. С одной стороны, конечно, приятно. Тешит эго и все такое. Но, с другой — это какой-то зашквар. Зачем сохранять на теле имя другого человека? Это же не обычные чернила — наколку по первому желанию не смоешь.
— Зачем ты это сделала, Веро?
— Потому что я хочу всегда быть с тобой, — она мягко касается моего лица. — Хочу засыпать в твоих объятиях и просыпаться рядом. Делить печали и радости. Видеть, как ты взрослеешь, превращаешься в мужчину… Я влюбилась в тебя еще в первом классе, Тим. Прямо на линейке первого сентября. И с тех пор мои чувства только крепнут…
Ланская подается вперед, и ее губы находят мой рот. Поначалу сопротивляюсь. Не физически, а внутренне. Борюсь с самим собой. Ибо знаю, что не смогу вернуть ей и половины того, что она вкладывает в этот поцелуй. Я погряз в Лере, мне так просто не выбраться. А Веро… Она просто попала под руку.
Честно ли использовать ее для того, чтобы забыться? Едва ли.
Ланскую отсутствие отклика не смущает. Она проявляет настойчивость и уже через пару секунд оказывается сверху. Нагнувшись, ласкает языком мою шею, плавно спускаясь все ниже и ниже…
Сдаюсь. Закрываю глаза и позволяю бывшей девушке делать то, что она умеет лучше всего. В конце концов, когда-то меня действительно к ней тянуло… Да, чувства к Веро были лишь бледной тенью того, что я испытываю сейчас к Грановской, но они были. И я цепляюсь за воспоминания о них как за спасательный круг.
Глава 36
Лера
Которой день сахар в крови повышен.
С тех пор, как Никита отвез меня домой после гонки, от него ни слуху ни духу. Не звонит, не пишет, и даже в институте ни разу не пересеклись. Такое чувство, будто он вообще на пары не ходит.
Молчание парня угнетает, хотя чисто по-человечески я его понимаю. Наверное, откровения Тимуры отбили у Никиты всякое желание со мной общаться. Ну еще бы! Кому понравится, когда твоя девушка за спиной целуется с другим. Это бьет по самолюбию. И наверняка ужасно нервирует.
Пару раз я порывалась сама написать Матвееву, но, накатав длинное сообщение, удаляла текст, так и не отважившись нажать кнопку «отправить». Слова казались пустыми, фразы — шаблонными. Я не могла выдавить из себя ничего путного. Видимо, мешало чувство вины. Не за инцидент на посвящении, нет… Ведь тогда я не понимала, что делаю. В отличие от поцелуя в комнате Алаева, когда я прекрасно отдавала себе отчет в происходящем…
С тех пор минуло уже три дня, а я так и не разобралась, что это, черт возьми, было. Случайно вспыхнувшая страсть? Тайное влечение, ненароком вырвавшееся наружу? Или просто какая-то извращенная попытка сказать друг другу «извини»?
Мы с Тимуром знакомы не так долго, но у нас накопилось достаточно поводов для ненависти. И ровно столько же причин просить друг у друга прощения.
Но, кажется, в ближайшем обозримом будущем мир нам не светит. Алаев не готов поднять белый флаг. Впрочем, как и я. Сегодня он пригласил в гости свою Веронику, а я вот уже битый час шарахаюсь по торговому центру, чтобы убить время. Не хочу пересекаться с ней в стенах дома, который потихоньку начинаю считать своим. Это чересчур. Мои нервы не выдержат нового потрясения.
— Лер, может, по домам? — утомленно вздыхает Диляра, которая любезно согласилась составить мне компанию. — Мы уже все магазины по два раза обошли.
Заглядываю в телефон и вижу, что сообщение, которое я отправила маме, так и остается непрочитанным. В начале восьмого она звонила мне, и по звучащим на заднем фоне голосам я поняла, что Ланская все еще у Алаевых. Пару минут назад я снова набрала ее, но мама не ответила. Вероятно, не слышит или ушла в другую комнату.
— Ладно, поехали, — соглашаюсь я.
Ноги гудят от усталости, да и вставать завтра рано — первой парой самостоятельная по алгебре. Поэтому остается надеяться, что Вероника не злоупотребляет гостеприимством своего парня и уже уехала домой.
— Лер, может, тебе стоит первой позвонить Матвееву? — предлагает подруга, пока мы ждем такси. — Я уверена, он будет рад тебя слышать.
Диляра знает, почему в наших с Никитой отношениях пробежал холодок, но вот о главном я умолчала. Мне стыдно и страшно говорить о том, что произошло между мной и Тимуром в предрассветном полумраке его комнаты… Подозреваю, эту тайну я унесу с собой в могилу.