Смотри в корень!

Прутков Козьма Петрович

Кондуктор и тарантул

Басня

В горах Гишпании тяжелый экипаж С кондуктором отправился в вояж.Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула;А муж ее меж тем, увидя тарантула, Вскричал: «Кондуктор, стой! Приди скорей! ах, боже мой!» На крик кондуктор поспешаетИ тут же веником скотину выгоняет,Примолвив: «Денег ты за место не платил!» —И тотчас же его пятою раздавил.Читатель! разочти вперед свои депансы [5] ,Чтоб даром не дерзать садиться в дилижансы, И норови, чтобы отнюдь Без денег не пускаться в путь;Не то случится и с тобой, что с насекомым, Тебе знакомым.

5

Издержки, расходы (от фр. d'epenses).

Поездка в Кронштадт

Посвящено сослуживцу моему по министерству финансов, г. Бенедиктову.

Пароход

летит стрелою,Грозно мелет волны в прахИ, дымя своей трубою,Режет след в седых волнах.Пена клубом. Пар клокочет.Брызги перлами летят.У руля матрос хлопочет.Мачты в воздухе торчат.Вот находит туча с юга,Все чернее и черней…Хоть страшна на суше вьюга,Но в морях еще страшней!Гром гремит, и молньи блещут…Мачты гнутся, слышен треск…Волны сильно в судно хлещут…Крики, шум и вопль, и плеск!На носу один стою я [6] ,И стою я, как утес.Морю песни в честь пою я,И пою я не без слез.Море с ревом ломит судно.Волны пенятся кругом.Но и судну плыть нетрудноС Архимедовым винтом.Вот оно уж близко к цели.Вижу, – дух мой объял страх! —Ближний след наш еле-еле,Еле видится в волнах…А о дальнем и помину,И помину даже нет;Только водную равнину,Только бури вижу след!..Так подчас и в нашем мире:Жил, писал поэт иной,Звучный стих ковал на лиреИ – исчез в волне мирской!..Я мечтал. Но смолкла буря;В бухте стал наш пароход.Мрачно голову понуря,Зря на суетный народ:«Так, – подумал я, – на светеМеркнет светлый славы путь;Ах, ужель я тоже в ЛетеУтону когда-нибудь?!»

6

Здесь, конечно, разумеется нос парохода, а не поэта; читатель сам мог бы догадаться об этом. (Примечание К. Пруткова.)

Мое вдохновение

Гуляю ль один я по Летнему саду [7] ,В компанье ль с друзьями по парку хожу,В тени ли березы плакучей присяду,На небо ли молча с улыбкой гляжу —Все дума за думой в главе неисходно,Одна за другою докучной чредой,И воле в противность и с сердцем несходно,Теснятся, как мошки над теплой водой!И, тяжко страдая душой безутешной,Не в силах смотреть я на свет и людей:Мне свет представляется тьмою кромешной;А смертный – как мрачный, лукавый злодей!И с сердцем незлобным и с сердцем смиренным,Покорствуя думам, я делаюсь горд;И бью всех и раню стихом вдохновенным,Как древний Атилла, вождь дерзостных орд…И кажется мне, что тогда я главоюВсех выше, всех мощью духовной сильней,И кружится мир под моею пятою,И делаюсь я все мрачней и мрачней!..И, злобы исполнясь, как грозная туча,Стихами я вдруг над толпою прольюсь:И горе подпавшим под стих мой могучий!Над воплем страданья я дико смеюсь.

7

Считаем нужным объяснить для русских провинциалов и для иностранцев, что здесь разумеется так называемый «Летний сад» в С.-Петербурге. (Примечание К. Пруткова.)

Цапля и беговые дрожки

Басня

 На беговых помещик ехал дрожках. Летела цапля; он глядел. «Ах! почему такие ножки И мне Зевес не дал в удел?» А цапля тихо отвечает: «Не знаешь ты, Зевес то знает!»Пусть баснь сию прочтет всяк строгий семьянин:Коль ты татарином рожден, так будь татарин; Коль мещанином – мещанин, А дворянином – дворянин.Но если ты кузнец и захотел быть барин, То знай, глупец, Что, наконец,Не только не дадут тебе те длинны ножки,Но даже отберут коротенькие дрожки.

Юнкер Шмидт

Вянет лист. Проходит лето. Иней серебрится…Юнкер Шмидт из пистолета Хочет застрелиться.Погоди, безумный, снова Зелень оживится!Юнкер Шмидт! честное слово, Лето возвратится!

Разочарование

Я. П. Полонскому

 Поле. Ров. На небе солнце.А в саду, за рвом, избушка.Солнце светит. Предо мноюКнига, хлеб и пива кружка.Солнце светит. В клетках птички.Воздух жаркий. Вкруг молчанье.Вдруг проходит прямо в сениДочь хозяйкина, Маланья.Я иду за нею следом.Выхожу я также в сенцы;Вижу: дочка на веревкеРасстилает полотенцы.Говорю я ей с упреком:«Что ты мыла? не жилет ли?И зачем на нем не шелком,Ниткой ты подшила петли?»А Маланья, обернувшись,Мне со смехом отвечала:«Ну так что ж, коли не шелком?Я при вас ведь подшивала!»И затем пошла на кухню.Я туда ж за ней вступаю.Вижу: дочь готовит тестоДля обеда к караваю.Обращаюсь к ней с упреком:«Что готовишь? не творог ли?»«Тесто к караваю». – «Тесто?»«Да; вы, кажется, оглохли?»И, сказавши, вышла в садик.Я туда ж, взяв пива кружку.Вижу: дочка в огородеРвет созревшую петрушку.Говорю опять с упреком:«Что нашла ты? уж не гриб ли?»«Все болтаете пустое!Вы и так, кажись, охрипли».Пораженный замечаньем,Я

подумал: «Ах, Маланья!Как мы часто детски любимНедостойное вниманья!»

Эпиграмма № I

«Вы любите ли сыр?» – спросили раз ханжу.«Люблю, – он отвечал, – я вкус в нем нахожу».

Червяк и попадья

Басня [8]

 Однажды к попадье заполз червяк за шею;И вот его достать велит она лакею. Слуга стал шарить попадью… «Но что ты делаешь?!» – «Я червяка ловлю.Ах, если уж залез к тебе червяк за шею, Сама его дави не давай лакею.

8

Эта басня, как и всё, впервые печатаемое в «Полн. собр. собрании К. Пруткова», найдена в оставшихся после его смерти сафьяновых портфелях за нумерами и с печатною золоченою надписью: «Сборник неоконченного (d'inachev'e) №».

Аквилон

В память г. Бенедиктову

С сердцем грустным, с сердцем полным, Дувр оставивши, в Кале Я по ярым, гордым волнам Полетел на корабле. То был плаватель могучий, Крутобедрый гений вод, Трехмачтовый град плавучий, Стосаженный скороход. Он, как конь донской породы, Шею вытянул вперед, Грудью сильной режет воды, Грудью смелой в волны прет. И, как сын степей безгранных, Мчится он поверх пучин На крылах своих пространных, Будто влажный сарацин.** Гордо волны попирает Моря страшный властелин, И чуть-чуть не досягает Неба чудный исполин. Но вот-вот уж с громом тучи Мчит Борей с полнощных стран. Укроти свой бег летучий, Вод соленых ветеран!.. Нет! гигант грозе не внемлет; Не страшится он врага. Гордо голову подъемлет, Вздулись верви и бока, И бегун морей высокий Волнорежущую грудь Пялит в волны и широкий Прорезает в море путь, Восшумел Борей сердитый, Раскипелся, восстонал; И, весь пеною облитый, Набежал девятый вал. Великан наш накренился, Бортом воду зачерпнул; Парус в море погрузился; Богатырь наш потонул…И страшный когда-то ристатель морей Победную выю смиренно склоняет;И с дикою злобой свирепый Борей На жертву тщеславья взирает.И мрачный, как мрачные севера ночи,Он молвит, насупивши брови на очи:«Все водное – водам, а смертное – смерти;Все влажное – влагам, а твердое – тверди!» И, послушные веленьям, Ветры с шумом понеслись, Парус сорвали в мгновенье; Доски с треском сорвались. И все смертные уныли, Сидя в страхе на досках, И неволею поплыли, Колыхаясь на волнах. Я один, на мачте сидя, Руки мощные скрестив, Ничего кругом не видя, Зол, спокоен, молчалив. И хотел бы я во гневе, Морю грозному в укор, Стих, в моем созревший чреве, Изрыгнуть, водам в позор! Но они с немой отвагой, Мачту к берегу гоня, Лишь презрительною влагой Дерзко плескают в меня.И вдруг, о спасенье своем помышляя,Заметив, что боле не слышен уж гром,Без мысли, но с чувством на влагу взирая,Я гордо стал править веслом.

Желания поэта

Хотел бы я тюльпаном быть,Парить орлом по поднебесью,Из тучи ливнем воду литьИль волком выть по перелесью.Хотел бы сделаться сосною,Былинкой в воздухе летать,Иль солнцем землю греть весною,Иль в роще иволгой свистать.Хотел бы я звездой теплиться,Взирать с небес на дольний мир,В потемках по небу скатиться,Блистать, как яхонт иль сапфир.Гнездо, как пташка, вить высоко,В саду резвиться стрекозой,Кричать совою одиноко,Греметь в ушах ночной грозой…Как сладко было б на свободеСвой образ часто так менятьИ, век скитаясь по природе,То утешать, то устрашать!

Память прошлого

Как будто из Гейне

Помню я тебя ребенком,Скоро будет сорок лет;Твой передничек измятый,Твой затянутый корсет.Было в нем тебе неловко;Ты сказала мне тайком:«Распусти корсет мне сзади;Не могу я бегать в нем».Весь исполненный волненья,Я корсет твой развязал…Ты со смехом убежала,Я ж задумчиво стоял.

Разница вкусов

Басня [9]

Казалось бы, ну как не знать Иль не слыхать Старинного присловья, Что спор о вкусах – пустословье? Однако ж раз, в какой-то праздник,Случилось так, что с дедом за столом, В собрании гостей большом,О вкусах начал спор его же внук, проказник,Старик, разгорячась, сказал среди обеда: «Щенок! тебе ль порочить деда? Ты молод: все тебе и редька и свинина; Глотаешь в день десяток дынь; Тебе и горький хрен – малина, А мне и бланманже – полынь!»Читатель! в мире так устроено издавна: Мы разнимся в судьбе: Во вкусах и подавно;Я это басней пояснил тебе. С ума ты сходишь от Берлина; Мне ж больше нравится Медынь.Тебе, дружок, и горький хрен – малина, А мне и бланманже – полынь.

9

В первом издании (см. журнал «Современник», 1853 г.) эта басня была озаглавлена «Урок внучатам» – в ознаменование действительного происшествия в семье Козьмы Пруткова.