Смотрины и сговор

Горбунов Иван Федорович

Душа.

А вы прежде были влюблены?

Иван Гаврилович.

При этакой жизни, какая тут любовь: больше все худое на ум идет. Иной раз и не хотел бы чего сделать, и противно бы, кажется, а делаешь, потому самому, что грустно, – думаешь: легче будет. А женить-то меня давно собирались; невест-то мы штук шесть пересмотрели: то самому не понравится, то самой не приглянется. Сам-то больше насчет денег – чуть что – и конец!.. а сама, – Бог ее знает чего хочет. Спросишь, бывало: что, маменька,

как? Боюсь, говорит: почитать меня пожалуй, не будет. Шабаш! Другую, значит, надо смотреть. Когда мы к вам-то приехали, я и говорить-то ничего не мог, боялся, что вы им не понравитесь.

Душа.

А если бы я им не понравилась, что бы вы сделали?

(Входят Смесова и Марья Ивановна, чиновница).

Душа.

Ах, маменька, вы помешали нашему разговору.

Смесова.

Говорите, миленькие, говорите.

Душа.

Нет, уж мы после окончим, а теперь лучше пойдем в залу.

Марья Ивановна.

Об любви, чай, больше толкуете?

Иван Гаврилович (смеется).

И об любви, и обо всем-с.

Марья Ивановна.

Уж, известно, у жениха с невестой другова разговору и быть не может.

Душа.

Мало ли есть разного разговору…

Марья Ивановна.

Нет уж, Авдотья Еремеевна, вы меня извините, а я очень хорошо понимаю ваше положение: я ведь тоже замуж выходила.

Душа.

Это вы по себе судите, а я про любовь совсем напротив понимаю.

Смесова.

Что тут понимать-то? Понимать-то нечего… пустяки-то… А ты молись Богу, чтобы Бог дал счастья… (плачет).

Иван Гаврилович.

Это, маменька, первое дело!

Марья Ивановна.

Первое дело.

Душа.

Пойдемте в залу. (Уходит с Иваном Гавриловичем).

Марья Ивановна.

Что это вы такие нынче грустные?

Смесова.

Будешь грустная, как…

Марья Ивановна (с любопытством).

Слухи разве какие есть?

Смесова.

Слухов, слава Богу, никаких нет, а вот ворожея меня больно обескуражила, и сама теперь не рада, что поехала к ней – и грех ведь это…

Марья

Ивановна.

Да вы не беспокойтесь, ведь оне больше врут.

Смесова.

Бог ее знает… все-таки думается. Слово она одно сказала, да такое что-то…

Марья Ивановна.

Вы завтра молебен отслужите.

Официант (в дверях).

Пожалуйте, сударыня, в залу.

Марья Ивановна.

А вы не беспокойтесь: может, это и так пройдет

(уходят).

Зала; на стене два портрета – хозяина и хозяйки.

У хозяина в правой руке книжка, а большой палец левой руки заложен за пуговицу; хозяйка на коленях держит ребенка, у которого в руках розан.

По портрету нельзя узнать – к какому полу принадлежит ребенок.

Направо, в углу, играют в трынку, налево – в преферанс.

Вдоль стены сидят гости, больше дамы; барышни, обнявшись, расхаживают по зале.

У дверей официанты. В окнах виднеются головы и приплюснутые носы смотрящих.

Молодой человек с пробором назади.

Прикажете кадрель?

Барышня в палевом платье.

Если вам угодно, там отчего же… можно.

Молодой человек с пробором назади.

По крайней мере, препровождение времени…

Очень молодой человек в пестрых брюках (к музыкантам).

Французскую кадрель из русских песен!

1-я гостья.

Не люблю я этих танцев, ничего нет хорошего. (Уходит; за ней следуют еще две-три гостьи; входят Иван Гаврилович и Душа).

Иван Гаврилович (с беспокойством).

Что, маменька?

Домна Семеновна.

Кажется, еще ничего… да нешто за ним усмотришь.

(Становятся пары, начинается кадриль. Во время второй фигуры, в дверях показывается Гаврила Прокофьевич).

Гаврила Прокофьевич (к официанту).

Шпунту бы ты мне еще дал.

Официант.

Слушаю-с.

Иван Гаврилович.

Вам бы, кажется, тятенька, довольно.

Гаврила Прокофьевич (строго).

Молчать – твое дело!

Иван Гаврилович.

Да мне Бог с вами! Кушайте сколько хотите, разве жалко, что ли, – страм только.