Смотрите, как мы танцуем

Слимани Лейла

Матильда проснулась на рассвете, ноги у нее горели и распухли. Она встала, стараясь не шуметь. Не решилась открыть ящик комода и надела бежевую комбинацию, валявшуюся на кресле. Ей нужно было подышать, отмыться от этой ночи, избавиться от запаха пота. Она босиком прошмыгнула через дом и вышла в сад. Заря окрасила в розовый цвет облака, плывущие над горой Зерхун, очертания которой напоминали грудь женщины, распростертой на земле. Матильда любила запах утра, запах влажной земли, герани и олеандров. Она спустилась по ступенькам бассейна и окунулась в ледяную воду. Как же это было приятно! Ее тело оживало, набирало силу после этой ночи, когда она разбухла от жары. Она легла на живот, вытянула ноги, опустила лицо в воду и крестом раскинула руки. Ее светлые волосы стелились по поверхности, словно водоросли в японском водоеме. Еще ребенком

она забавлялась тем, что задерживала дыхание, купаясь в холодных водах Рейна, и когда Селим записался в клуб водных видов спорта, она научила его упражнениям по задержке дыхания, чтобы укрепить его легкие. В первый раз увидев, как она это делает, Селим захлопал в ладоши. Мать произвела на него впечатление. У него не было секундомера, но он мог поклясться, что она целую минуту, а может даже больше, держала лицо под водой. Но с тех пор, как ее сын ушел, с тех пор, как он исчез, Матильда расширила свои возможности. Главное – не шевелиться. Быть совершенно неподвижным, а еще лучше – даже не думать, освободиться от всего, что мешает. Плавать, словно кувшинка, на поверхности бассейна, о котором она так мечтала. Она так и сделала. Открыла глаза и посмотрела на свою тень на дне бассейна. И могла бы пролежать так еще какое-то время. Сжав челюсти и кулаки, она пообещала себе продержаться так долго, как только сможет, и побить свой рекорд. Но тут она почувствовала, как кто-то ухватил ее за ногу. Она испугалась. Она не раз видела, как по воде проплывают крысы и ужи, и решила, что ей на лодыжку забралась какая-то тварь. Она подняла голову и очутилась нос к носу со своей дочерью в свадебном платье, стоящей по пояс в воде.

– Ты что делаешь?! Твое платье! – завопила Матильда.

– Что я делаю? Я увидела, что ты лежишь без движения в воде. Я решила, что ты умерла.

– Вылезай из воды! Немедленно! Ты испортишь платье!

Матильда помогла дочери выбраться из бассейна, и они обе опустились на траву.

– Ты почему купаешься в такую рань, да еще в комбинации? Ты совсем с ума сошла?

– А ты зачем платье надела?

– Хотела примерить. Пошла к тебе, чтобы ты помогла мне его застегнуть.

– Извини, я не хотела тебя пугать. Я это делаю, чтобы расслабиться. Учусь удерживать дыхание.

– Папа знает, что ты это делаешь?

– А зачем ему знать? Ты собираешься меня выдать?

Мать и дочь переглянулись и разом покатились со смеху. Матильда смеялась громко, широко открыв рот, и выжимала подол комбинации. Аиша в отяжелевшем от воды платье беззвучно корчилась от хохота. Они смеялись над комизмом ситуации и, вероятно, предвкушали, как впоследствии будут рассказывать этот семейный анекдот. Но их смех имел и иную цель – прогнать злых духов, избавиться от тревог. Они гадали, что предвещает это происшествие. И не могли понять, о какой опасности предупреждает их это мнимое утопление.

– К счастью, ты не намочила волосы, – с облегчением произнесла Матильда.

Она увела дочь в дом. Подол свадебного платья при каждом шаге Аиши шлепал по полу, и за ней тянулся длинный мокрый шлейф. Они закрылись в ванной, и Матильда раздела дочь. Аиша скрестила худенькие руки, прикрывая грудь, и села голая на бортик ванны. Пока Матильда полоскала платье в чистой воде – «нельзя, чтобы от невесты несло хлоркой», – она вспоминала, как однажды застала врасплох маленькую Аишу. Дочка завернулась в простыню и спустила краешек на лицо, как вуаль. Она расхаживала по комнате, стараясь не наступить на шлейф и не упасть. Матильда тогда рассмеялась. Наклонилась к девочке и спросила:

– Ты во что играешь? В свадьбу?

– Нет, – ответила Аиша. – У меня первое причастие.

Матильда набросилась на дочку и велела ей немедленно снять простыню.

– Выкинь это из головы! – несколько раз повторила она.

Если бы Амин об этом узнал, он взбесился бы. Он и так с трудом разрешил отдать Аишу в католическую школу, потом позволил ей повесить на стену в ее комнате маленькое распятие. Но причастие! Он бы этого не пережил.

Амин никогда еще не зарабатывал столько денег, как в 1972 году. В Испании заморозки погубили урожай, и хозяйство Бельхаджа получило невероятное количество заказов. Эти деньги предназначались его дочери. Пусть все знают, думал Амин, что Аиша преуспевает – стала врачом и нашла себе перспективного мужа. Несколько месяцев Матильда записывала в тетрадь в клеточку идеи свадебного меню и декора. Она ходила по пятам за Амином и спрашивала его мнение, а он на все вопросы отвечал: «Скажи, сколько это стоит, и я заплачу». Матильда теряла рассудок. Она вырезала из журналов фотографии светских свадеб, отправлялась в магазин, показывала картинки и говорила: «Я хочу вот это». Она накупила десятки метров кремовой бархатной ленты и украсила пальмы бантами. Развесила на деревьях светящиеся гирлянды и маленькие бумажные фонарики. Заказала посуду и серебряные приборы в Касабланке, у ресторатора, занимавшегося доставкой еды для торжеств, и ей все это привезли на грузовике накануне свадьбы. Она разослала половине города приглашения на веленевой бумаге, на которых местный художник акварелью нарисовал кипарисы, растущие в их поместье. По совету

продавщицы, которая заявила, что «это подчеркнет цвет глаз», она купила себе зеленое шелковое платье. Она вырывала из журналов рекламу экспресс-диет, дающих, как было обещано, невероятный результат. Нельзя же выглядеть коровой в запредельно дорогом наряде. Нельзя, чтобы у нее за спиной шушукались, чтобы над ней смеялись: «Это же надо было так разжиреть!» Несколько недель перед свадьбой она питалась только помидорами и ананасами. В животе у нее все горело огнем, она страдала поносом, от которого теряла силы и бледнела. Матильда стала заниматься гимнастикой, и работники вскоре привыкли, что она устраивает пробежки среди полей и как-то странно машет руками.

Потом наступил день свадьбы. Матильда проследила за тем, чтобы были правильно расставлены столики в саду. Она объяснила двум официантам, отвечавшим за обслуживание в баре, как им следует себя вести, и подчеркнула, что ни один стакан не должен оставаться пустым: «Ни на минуту!» На кухне трудилась обиженная Тамо. В ее королевстве власть захватили чужаки, а ей позволили только резать чеснок и петрушку. Ей приходилось подчиняться приказам толстухи из Касабланки с кожей такого же цвета, как уголь, на котором они жарили мясо. Тем не менее Тамо не отлынивала от работы и вкладывала в нее всю душу. Ведь она это делала ради Аиши, которую знала с самого рождения, – не то что эти пришлые. На глазах у Тамо Аиша росла, менялась, превращалась из маленькой дикарки в светскую даму. И она до сих пор с изумлением смотрела на ее каштановые волосы, длинные и послушные, струящиеся по спине.

В четыре часа прибыл батальон парикмахерш и визажисток с чемоданчиками лаков, шпилек, термобигуди. Аиша и Монетт заперлись в спальне, куда время от времени наведывалась Матильда. Она сурово посматривала на обслуживающий персонал. Каждый должен был сполна отработать потраченные на него деньги. Официанты надели белые куртки и повязали черные бабочки. Им раздали сверкающие, как зеркало, подносы, и они заняли свои места в саду. Музыканты прибыли с некоторым опозданием, и Матильда шепнула Амину:

– Было бы неплохо сделать им замечание. Если я с ними поговорю, они пропустят это мимо ушей.

Амин пошел к музыкантам. Он очутился лицом к лицу с четырьмя лохматыми парнями, которые распаковывали инструменты. На одной из колонок сбоку было написано название группы – The Strangers. Музыканты хихикали, насмешливо поглядывая на помпезно украшенный сад.

Двое работников, обливаясь потом, провожали гостей на стоянку, а потом ко входу. Матильда нарядила их в старые пиджаки Амина, и крестьяне, гордясь своей элегантностью, с полной ответственностью играли порученные им роли. Они бегали по грунтовой дороге и энергично махали водителям, ехавшим очень медленно, чтобы не помять машину. Крестьяне подбегали и открывали дверцы дамам: те выходили из машин, подобрав подол платья, и их высокие каблуки увязали в земле. Таких нарядов крестьяне никогда не видели, они с глупым видом рассматривали массивные драгоценности, сверкавшие в ушах женщин. Один заметил:

– Наверное, музыку слышно даже в дуаре.

Другой рассмеялся. Ему эта музыка казалась дурацкой.

Матильда и Амин заняли место у входа и два часа подряд, не расслабляясь, стояли и улыбались. В тот момент они еще не знали, что среди их гостей было три или четыре будущих министра. Не могли они также предположить, что ударник группы станет губернатором, а пьяный паренек, прятавшийся за пальмой, чтобы выкурить косячок, несколько месяцев спустя погибнет от пыток в тайном застенке. Они пожимали руки. Благодарно кивая, выслушивали похвалы декору сада, выражали признательность за молитвы о будущем их детей. Время от времени поворачивали голову и смотрели друг на друга. Каждый из них знал, о чем думает другой. О том, что когда-то на месте этой фермы была лишь куча камней. О том, как Матильда, когда Аиша была маленькой, готовила обеды почти из ничего. О заплатах на одежде, о счетах, лишавших их сна, о вое шакалов темными ночами. Они – Амин в превосходном костюме и Матильда в шелковом платье – с испугом оценивали масштаб своих достижений и уровень своего успеха, вспоминали былые унижения и горести, казавшиеся им сейчас еще более тяжкими, чем когда-либо. Они смотрели друг на друга и не могли опомниться.

Но на этот вечер им следовало обо всем забыть. И когда за ними пришел фотограф, чтобы сделать семейный портрет, они взялись за руки и направились к бассейну. «Родители, в центр, пожалуйста!» – скомандовал фотограф. По обе стороны от них стояли Мехди в белом костюме с брюками клеш и Аиша в платье с длинными рукавами. Приехавшая из Рабата Сельма положила руку на плечо Сабах, длинная челка которой падала на глаза. У них за спиной примостился Омар в темном костюме. Они все договорились о том, как объяснить отсутствие Селима. По официальной версии, он находился в Париже, где нашел очень хорошую работу, однако его наниматели отказались дать ему отпуск. И когда кто-нибудь из гостей замечал: «Жаль, что Селима нет с нами», – члены семьи Бельхадж, с досадой покачав головой, вздыхали и говорили: «Чего вы хотите? Это же французы! В отличие от нас, они не дорожат семейными ценностями!»