Смотритель Пустоты. Голос из тьмы
Шрифт:
Данан время от времени бросала взгляды на эльфа: она вдруг почувствовала к нему определенную приязнь, какую обычно испытываешь, встретив земляка на чужбине. Маг! Еще один маг! Неважно какой и кто – маг, создание, которое не будет смотреть на неё с бесконечным немым укором, как остальные товарищи. Кроме, быть может, Хольфстенна. К ней прилила энергия, вдруг отчаянно захотелось растолкать этого эльфа и поговорить о чем угодно. Это бы здорово отвлекло вообще от всего остального. Но пришлось держать себя в руках.
Дей больше всех остальных явил походные привычки: свернулся клубком и тут же попытался уснуть. Однако готовящиеся к отплытию матросы галдели так, что Диармайд
Проклятье!
Корабль тронулся только ближе к вечеру. И стоило судну всерьез отойти от берега, обнаружилось две проблемы.
– Если что-то пойдет не так, – сообщила Данан, – я не умею плавать.
Ред уставился на неё с недоверием: серьезно?
– Ну да.
Судя по тому, что она ответила, Ред понял, что спросил вслух.
– То есть развалить городскую стену ты можешь, – шепнул он, борясь с недоумением, – а хотя бы держаться на волнах и дрейфовать, пока не додрейфуешь до берега – нет?!
– Нет, – ответил коротко и прямо. Да уж, какие тут могут быть шутки или ложь, в их-то ситуации.
– Ладно, – успокоил командор и чародейку, и себя. Об этом он будет переживать, если что-то пойдет не так. А пока можно подумать, что делать со второй бедой: Борво, зеленый, как ландышевый лист, сообщил, что, кажется, готов предстать перед Вечным, перегнулся через борт и выпустил наружу все съеденное накануне. В другой ситуации Ред напомнил бы: еда стоила денег. Но вид у Борво был до того жалкий, что командор не решился.
Довольно скоро прояснилось, что по любым меркам Борво переносит море очень тяжело, и даже капитан – просоленный, лысый и черный от загара моряк – выказал некоторое беспокойство.
– Трупы мы сбрасываем за борт, – сообщил капитан Редгару тоном дружеского совета. Борво, услышав краем уха такой замечание, вцепился в края борта, насколько мог крепко.
– Он оклемается, – без особой уверенности сказал командор.
Оклемался Борво только на другой день – потому что исторг даже желчь и теперь просто лежал, как труп, разве что чуть теплый и серо-бурый. Путешествующая по соседству мечница, которая, похоже не говорила на наречиях южного континента, кроме гномского – и та исполнилась сочувствия. О чем сообщила Хольфстенну. Они неплохо поладили, и Диармайд вдруг ощутил острую недостачу общения со стороны товарища. С другой стороны, Стенна можно было понять в нежелании быть свидетелем пробуждения той тайны, которая составляла удел и бремя Смотрителей Пустоты. Относиться к ним с почтением или бить наравне исчадий Пустоты – это одно. Но лезть добровольно в их шкуру гном не желал. Мало он, что ли, до того, как стать наймитом, провел времени в подземельях Таз’Гарота, где то и дело бок о бок с ним вставали смотрители, чей час приближался, и бились с Пагубной нечистью?
Поэтому с мечницей Хольфстенну было, как намазано. К тому же своя компания по разным
К вечеру второго дня пути похолодало. Заморосил дождик, который, впрочем, быстро закончился, предоставляя перевозимым на палубе странникам шанс обсохнуть. Только эльф-маг оставался почти недвижным, если не считать того, что за первую ночь в плавании он свалился из положения сидя и теперь лежал ничком, по-прежнему удерживая одной рукой посох. Все маги со странностями, в разное время решили Дей, Ред и Хольфстенн, и про незнакомого колдуна забыли думать.
Ночью подул влажный морской ветер. У Данан, которая на сей раз сама прижалась к командору в поисках тепла, стучали зубы. Редгар, не настолько терзаемый прохладой, обнял её, не задумываясь. Окутанная его теплом и запахом, Данан заснула быстрее, чем можно было ожидать. А он… в душе Ред посмеялся над собой: наверное, по нему не скажешь, но возраст у него без пяти минут тот, чтобы мучиться старческой бессонницей. Или все дело в ней? Чародейке, которая несмотря ни на что, по-прежнему жалась к нему? Которая, что бы он ни сказал, оставалась рядом больше как женщина, чем как подчиненная? По крайней мере, теперь Ред по-честному признавался, что надеялся на это. И еще надеялся, что можно позволить себе побыть глупым романтиком хоть немного – впереди все равно лишь одна непроглядная ночь.
Редгар прильнул к женщине ближе. Втянул её запах – усталости, страха, дороги, морского ветра и надежды. Это Данан заразила его надеждой – болезнью, к которой он не имел ни слабости, ни склонности. Он вдруг осознал, что хочет стать счастливым. С ней, в Калагорне. Если бы он дал ей какую-то ясность, она, наверное, не захотела бы возвращаться в Цитадель, когда все кончится. Но если Данан все же затребует отпустить её из ордена, и он все еще будет в его главе, он… Он что? Сможет отказаться от неё, отпустить, не удерживая? Тут Редгар даже себе не врал никогда: он отталкивал Данан столько времени именно потому, что не знал, как и когда все закончится, для него или для всех. Но с недавних пор твердо нацелился, если закончится хорошо, дать себе и им второй шанс. Сделать счастливым и себя, и её, раз уж это ему по силам. Там, в крепости смотрителей. И это значило, что никуда отпускать он её не намерен.
Не удержавшись, Редгар невесомо коснулся губами волос. Отпустил талию, перехватил ладонь – шершавую, как у копьеносца, и поднес к груди. Все спят сейчас, даже Борво вырубился (не без помощи чародейки), измученный собственным туловищем. Никто и не заметит, если он все-таки немножко, самую крохотную малость, побудет романтиком.
Никто, кроме Данан, осознал Редгар внезапно. Он уставился в ночное звездное небо, широко открыв глаза, когда женская ладонь, шевельнувшись в его собственной, высвободилась и скользнула по груди вверх. Ему было трудно почувствовать эту руку через кожевенник, но когда Данан добралась до шеи, Редгар запрокинул голову дальше, встав на лопатки. Сглотнул.
– Дан, – хрипло позвал он. Чародейка, прильнув еще ближе, усмехнулась – Ред почувствовал это кожей.
– Ты… – он замолчал, вытянувшись еще сильнее, словно не позволяя ей дотянуться до лица, куда она уверенно двигалась рукой. – Тут люди. – Редгар мог поклясться, что большей глупости в такой ситуации не сделал бы ни один мужчина.
– Все спят, – ответила Данан. Она все-таки положила руку на щетинистую щеку, вытягиваясь за мужчиной вслед и поворачивая его лицо к себе. Святые, он… ему шла ночь. Он весь был словно её дитя. Только серьга, в которую Данан влюбилась за собственным свадебным столом, мерцала в лунном луче, как благословляющая звезда самой Митриас.