Смотритель
Шрифт:
— А, — сказал я, — вот откуда ты знаешь про его вкусы… А почему — проводы Смотрителя? Их устраивают при визитах Его Безличества?
— Нет. Их устраивают неофициально и тайно. Для тех девушек, которым уже исполнилось девятнадцать. Обычно в июне.
— Зачем?
— У нас такое суеверие. Считается, если принять участие в этом ритуале, будешь долго оставаться молодой.
— Ты тоже участвовала? — спросил я.
— Два раза, — засмеялась Юка. — Поэтому я хорошо сохранилась.
— Неплохо, — согласился я. — И что это за ритуал?
— В Оленьем
— Зачем?
— У Смотрителя есть похожая. Ты видел.
— Она была на монахе, — сказал я.
— Монах нужен просто как подставка. Треуголка по традиции должна находиться на живой голове. Монах разгружает Смотрителя.
— Откуда ты это знаешь? — спросил я с изумлением.
— У нас все девушки знают.
— Откуда? — повторил я.
Юка засмеялась.
— Ну подумай, Алекс, откуда кучер знает, что у лошади под хвостом? Когда Смотритель лечит простатит, он не может носить свою треуголку. Иначе он расцарапает девушке все ноги. С ним приходит монах, на чью голову он ее надевает.
— А почему именно монах?
— Не знаю, — сказала Юка. — Наверно, чтобы чужие волосы не прилипали к шляпе. У монаха голова бритая.
— И что дальше? — спросил я.
— Девочки берут две метлы, связывают их крестом и обматывают тряпками. Получается чучело Смотрителя. А потом они надевают на него банный халат и эту треуголку.
— И?..
Юка закрыла глаза и мечтательно улыбнулась. Похоже, воспоминание было ей приятно.
— Они собираются в полночь, жгут костер, водят хоровод и поют. И каждая девушка три раза бьет чучело туфлей по голове. Прямо под треуголкой, где у человека лоб. Потом чучело кладут в гроб, зажигают его и начинают через него прыгать. А то, что остается, сплавляют вниз по речке.
— А треуголка? — спросил я с интересом.
— Ее возвращают в кабинет истории. Один раз она сильно обгорела, и края у нее теперь обугленные.
— Покажи, как танцуют, — попросил я.
Юка встала, вытянула руки в стороны и, как бы вступив в хоровод, медленно пошла по кругу, мурлыча простую и приятную мелодию. Через несколько шагов она отпустила ладони невидимых подруг, сняла с ноги туфлю и три раза шлепнула пустоту впереди. Потом сделала вид, будто сталкивает что-то с берега. Видимо, гроб с углями Смотрителя.
— Трогательно, — сказал я. — А что при этом поют?
— Я не решаюсь воспроизвести, — ответила она, возвращаясь за стол. — Это очень неприлично. Переделали из каких-то древних частушек и заклинаний. Еще при Никколо Втором, у которого были близкие наклонности. В общем, нечто обидное
Тут я заметил еле уловимое движение — и поднял глаза. Неподалеку от места, где Юка остановилась, чтобы отшлепать воздух своей туфлей, произошло нечто странное.
Стена павильона покрылась мелкой рябью — и вдруг разъехалась в стороны, словно дубовая панель и висящая на ней гравюра с морской башней были нарисованы на растянутой ткани и кто-то чиркнул по ней бритвой.
Я увидел Смотрителя в военном халате и черной маске. За его спиной стояли два монаха в оранжевых робах. У одно из них в руках были фасции с торчащими из них топориками. У другого на голове — церемониальная черная треуголка с золотым позументом.
Мы с Юкой вскочили из-за стола и распростерлись на полу в поклоне перед этими священными символами.
Смотритель сделал монахам знак оставаться на месте и шагнул в комнату. Дыра в стене затянулась, скрыв его спутников — на ее месте осталось черное пятно с подрагивающим спиральным узором.
— А я-то думаю, почему у меня во время летнего солнцестояния каждый год болит голова, — сказал Смотритель, глядя на Юку. — И врачи не могут сказать ничего определенного…
— Прошу покарать меня, Ваше Безличество, — прошептала Юка, припадая к полу, — моему поведению нет прощения.
— Не могу, милое дитя, — ответил Смотритель. — Даже не мечтай. Я еще мог бы закрыть глаза на то, что тебе больше двадцати, но увы — ты подруга моего преемника. Однако признаюсь, если бы я встретил тебя пару лет назад, то карал бы, наверно, до сих пор.
Юка покраснела.
— О, ты еще не разучилась краснеть, — засмеялся Смотритель. — Впрочем, скорее, уже научилась? Второй курс, я полагаю?
Юка покраснела еще сильнее. Но промолчала.
— Два — ноль, — сказал Смотритель. — Садитесь, дети мои, вы уже совершили поклон. Довольно.
Мы сели на свои места. Смотритель был в хорошем настроении — и я догадался, что сегодня lese majeste [3] , скорее всего, не обрушится на нас всей своей тяжестью.
3
Закон об оскорблении величества.
Наш гость взял третий стул и сел за стол рядом с нами.
— Алекс, — сказал он, — не правда ли, это очень по-женски — ударить три раза в лоб, а потом просить покарать.
— Вы совершенно правы, Ваше Безличество, — ответил я.
— За это мы их и любим, — сказал Смотритель. — Они как бы делают мир добрее своей наивностью. Мы думаем — если эти трогательно нелепые существа ухитряются выживать рядом с нами, может быть, наш мир совсем не такое жестокое место, как мнится? Только постигнув, насколько хитра эта бесхитростность, понимаешь, до чего безжалостен мир на самом деле.