Смотрящие вперед. Обсерватория в дюнах
Шрифт:
Вдруг послышался, медленно нарастая, далёкий рокот воздушного мотора, а скоро показался и самолёт. Бросив пилу, мы любовались, задрав головы, редким гостем.
Он плыл в вышине, словно большая рыба с мощными плавниками. Самолёты пролетали здесь и раньше, но никогда они не казались такими близкими.
Мы думали, что самолёт пролетит дальше, как это было всегда, но он сделал несколько кругов над метеостанцией и теперь парил непривычно низко и как-то вихлял. В следующую минуту самолёт мелькнул перед глазами и стремительно пошёл
Как мы бежали!.. В боку уже кололо, саднило в горле, а мы неслись, нагнув головы, напрямки, испуганные, восхищённые.
— А вдруг там Мальшет!.. — выкрикнула Лиза на бегу.
Последнее время она почти не упоминала этого имени. Я-то вспоминал о Филиппе часто, как только брал в руки лоцию. Значит, и Лиза о нём думала. И вот теперь у неё прорвалось: «А вдруг там Мальшет!» Это было нелепо. Мальшет был океанолог и не имел никакого отношения к авиации. Всё же после её слов мы побежали ещё быстрее.
Остановились, только добежав до крылатой машины. Здесь нас охватила робость. Лиза крепко вцепилась в мою руку. Мы оба тяжело дышали, не в силах выговорить ни слова. Пилотов оказалось двое. Один, задумавшись, сидел прямо на земле, он не обратил на нас никакого внимания. Другой возился в искалеченном самолёте, выгружая оттуда какие-то свёртки. Он ругался и охал, но, увидев нас, выпрямился и не без удивления приветствовал поднятием руки.
— Откуда вы взялись, парнишки? — спросил он таким знакомым голосом.
Это действительно был Филипп Мальшет.
Мы смотрели на него во все глаза, все ещё держась за руки, словно маленькие. Я просто не в силах был выдавить из себя ни звука. Онемел. То же происходило и с сестрой.
— Мы в районе Бурунного? Далеко отсюда до метеорологической станции? — спрашивал нетерпеливо Мальшет.
Мы упорно молчали. Он пожал плечами и, морщась, стал снимать шлем.
— Немые? Два немых братца? Заблудились? Ой! Ох!
Рыжеватые волосы его слиплись от крови, в руках очутился бинт, и он сам наскоро обвязал себе голову. Даже тогда Лиза не шевельнулась, а ведь она прошла в школе санитарную подготовку.
Поняв смятение сестры, я решительно проговорил:
— Филипп Михайлович, разве вы не узнали нас? Вы же на маяке жили у нас целое лето, ещё мне лоцию подарили.
— Чёрт побери, а ведь это Янька! Ребята мои дорогие! — В восторге он сгрёб нас обоих в объятия. — Конечно, помню! Я все собирался написать вам, да уж очень туговат на письма. Родному дяде по четыре года не соберусь написать. О чёрт, ох! Видишь, какая оказия… Неудачно приземлились. Что-то с мотором произошло. — Он посмотрел на Лизу — А мне помнится, была девчонка…
— Вы переночуете у нас? — волнуясь и захлёбываясь, спросил я.
— На маяке? Разве
— Ещё бы! Он в Москве, не сегодня-завтра вернётся. Я и зову вас на метеостанцию: мы там работаем.
— Да? Голова трещит — ударился обо что-то.
— До посёлка далеко. Всё равно ведь вам надо где-то ночевать. Иван Владимирович скоро вернётся, — бормотал я, больше всего на свете боясь, что Мальшет куда-то уйдёт, исчезнет. — И телефон у нас есть… если нужно переговорить…
Верно, в моём дрожащем голосе слышалась такая мольба, что Филипп был тронут. — Спасибо, ребята. Пошли к вам… — Он отвернулся и с минуту молча постоял у самолёта, как бы прощаясь.
— Ну что ж, поработали на нём… — вздохнул Мальшет, — вот и всё. Пойдём, Глеб?
Лётчик, сидевший на земле, чуть шевельнулся. Филипп подошёл к нему.
— Ты не контужен?
— Я уже сказал, что нет! — недовольно буркнул тот, кого он назвал Глебом, и медленно поднялся на ноги.
— Мы переночуем у этих ребят, а утром…
— Чёрт бы побрал это утро… Начнутся теперь всякие неприятности. Впрочем, это неважно.
Мальшет сунул нам в руки какие-то свёртки, папки, и мы пошли через дюны. Он несколько раз оглянулся на самолёт, оставленный в песках, его товарищ даже не повернул головы.
— Жаль самолёт, — вздохнул Мальшет, — но работу мы успели закончить. Расшифровку можно провести с катера. Хорошая это штука — аэрологическая съёмка. Собраны очень ценные данные… Ты говоришь, что Турышев будет завтра? — обратился он ко мне. — Мне нужно его видеть…
Я кивнул головой. Я был счастлив. И всё же… Как зубная боль, тревожила меня мысль, что Мальшет забыл нас. Лизу он явно принимал за мальчишку, а ведь светила луна. Меня ещё помнил — назвал же он меня Янькой, как тогда, а Лизу совсем забыл. Я знал, что сестре сейчас очень горько. Для неё было бы унизительным, если бы я стал напоминать ему о ней. Вот почему я не разъяснил Мальшету его ошибку.
— Да ты не расстраивайся, — успокаивал Филипп лётчика, — составят завтра акт: авария по вине материальной части. Верно, дефект был в моторе. И чего ты так растерялся, дружище? Наверное, можно было сохранить самолёт? Ну, как говорится, бог с ним. Хорошо, сами-то целы. Хоть с изрядным плюхом, но сели.
Лётчик несколько раз глубоко вздохнул всей грудью, наслаждаясь ощущением здоровья и жизни, и ничего не ответил. Замолчал и Филипп. Луна поднялась выше…
Как чётко проступили холмы на горизонте, ажурный шар на крыше метеостанции, серебряная дорожка на тёмном притихшем море, освещаемый буй на оконечности рифа. Вдали мигал новый маяк, обычно не видный отсюда, — хорошая сегодня была видимость.
— Так и знал, что сегодня будет неприятность, — нервно бросил на ходу Глеб, — с самого начала рейса был в напряжённом состоянии. А тут тебе ещё понадобился этот метеоролог…