Смотрящие вверх (сборник)
Шрифт:
– Кстати, мы все, настоятели и настоятельницы монастырей, ему исповедуемся. Его нельзя обмануть – он видит всё и всех.
Я стоял как ударенный по голове: «Так вот он – главный вопрос! Вот о чём речь была! Действительно, я же за этим и приехал!»
Так я нашёл духовного наставника.
– Пройдёмте сюда, – матушка повела нас к дверям одного из храмов.
Трижды перекрестившись и поклонившись, мы зашли. Это был Троицкий Собор. Стены и купол – Андрей Рублёв. Кто видел вживую роспись и иконы работы Андрея Рублёва – тот меня поймёт.
Иконостас… Боже, какой иконостас!
Серебряная рака с мощами Сергия Радонежского…
Что следом запомнилось после такого мороза – тепло. Матушка рассказала, что у этого храма нет системы отопления: ни водяного, ни какого
Уже ночью я вышел во двор монастыря: звёзды и небо… мороз и тишина… Из кармана на снег упали два листа, исписанных мелким почерком, – мои грехи. Отец Наум сказал: «Порвёшь на куски и сожжёшь».
Огонь весело плясал на исписанных обрывках бумаги.
Ботинок растоптал чёрный пепел на белом снегу – я пошёл спать.
VII
Душа летала. Нет, не летала – парила.
Я проснулся от мысли, что первый раз в жизни мне действительно хорошо.
«Я не в монастыре – я в гостях у Бога…» – эта мысль окутывала сердце, словно пуховый платок. «Боже, если мне будут предлагать все удовольствия мира поменять на секунду этого ощущения – да ни за что в жизни!» – я осторожно встал с кровати, боясь спугнуть это состояние, и пошёл умываться. Вдруг я поймал себя на мысли, что не курю уже пятый день. Ничего себе! Но самое главное – я об этом просто забыл! Кто курил более двадцати лет – меня поймёт: забыть покурить невозможно. Но это там, за белым забором. А здесь – запросто можно всё! Потому как здесь, в монастыре, ты всё делаешь вместе с Господом. А что не по плечу Богу? Вот так-то…
На следующий, шестой, день пребывания в обители и на первый день после причастия я был в состоянии, близком к состоянию невесомости. Я не летал, но был близок к этому. По крайней мере, не считал полёт таким уж недостижимым делом. И ещё: я просто не представлял, как я вернусь назад, домой. Тот мир, за забором, который я видел, казался мне кучей бесполезных движений в никуда: без цели и смысла. Я увидел совершенно другой, но понятный мне мир: с конкретной целью и смыслом, наполнявшим каждое твоё движение. Мир, где разговоры были уже бесполезны и попросту не нужны. Всё было понятно без слов.
Также я понял, что тот, кто на каждом углу разводит бесконечный базар по поводу веры, религии и духовности, просто никогда не чувствовал по-настоящему эту самую близость к Богу и пытается за разговорами скрыть или таким способом приобщиться к Господу. Только нельзя так, видимо. Вот и злится, вот и разочаровывается в Боге, думая, что вот он уж точно всё делал правильно, а Господь не заметил подвига. Да не было на самом деле никакого подвига: был трёп базарный, а дел – никаких; и веры никакой не было – так, слова, и только. Да и сам поиск Господа вне Церкви и без духовного наставника – утопия и сказка. Это сравнимо с тем, как человек идёт искать дом в дремучий лес, полный опасных зверей. Причём он и близко не представляет, как выглядит дом и тем более где он находится. Ему предлагают знающего проводника, но человек отмахивается и идёт в лес (если идёт вообще, а то чаще разговорами о поисках всё и кончается). В лучшем случае этот человек заблудится и вернётся ни с чем, в худшем – сгинет и пропадёт навсегда, съеденный хищными тварями.
На одиннадцатый день мы начали паковать чемоданы: отпуск заканчивался, но уезжать было очень трудно. Я бы сказал – просто невозможно! Такое впечатление, что без ножа режут,
Автобус подъезжал к Москве: какое-то пошлое радио с сальными шутками било по ушам; бесконечно-бестолковый шум большого города обливал чем-то липким и ужасным. Я физически ощущал, как эта жижа растекается по телу, проникая сквозь поры внутрь. Было гадко и больно. Я смотрел на людей: бегущих, едущих, таких вечно спешащих, будто знающих – зачем… Они не замечали ужаса, потому как были уже частью этой субстанции – болота, с дико вращающимися часовыми стрелками в колесе, где нет белки, но есть человек, бегущий по кругу внутри самого себя.
Место и время
Светка
I
Этот ноябрь выдался жутко холодным. Леденящий ветер пронизывал насквозь. Снег то срывался дикими белыми хлопьями, то превращался в жёсткие капли и молотил по лицу. Но мы продолжали бурить трёхметровые скважины в поле, ибо дуракам покоя нет, особо в выборе профессии, сами понимаете.
Жили, а скорее ночевали, в заброшенном сельском клубе. Скрашивало всё это счастье водка да консервы – по вечерам, и пиво с вермишелью моментального приготовления – по утрам. Для этого в селе существовал единственный в своём роде ларёк.
Шёл второй день командировки, и мы ложились спать; в полуразрушенном доме гулял ветер, в унисон подпевая дрожащим оконным стёклам. Укутавшись в фуфайку и ватное одеяло, я лёг на панцирную сетку разбитой железной кровати и отвернулся к стене:
– Ромыч, сколько сегодня сделали?
– Двадцать три дырки, – Ромыч зевнул.
Водитель – третий член нашей гоп-компании мирно посапывал в углу на чудом уцелевшей деревянной койке.
– Выспаться бы, а то завтра не потяну, – я закрыл глаза.
Через пять минут после формального отбоя, в комнате «ночной тишины и поющего ветра» начало что-то скрестись и шуршать. Причём очень настойчиво и даже с неким, можно сказать, фанатизмом.
– Ну что за дела?! – я ненавижу посторонние механические звуки, когда засыпаю. Ненавижу!
Скрипя всеми частями, кровать отпустила меня на поиски: я включил свет и стал заглядывать под койки. Ромыч и водитель отодвинули стол: в плинтусе обнаружилась дыра размером с куриное яйцо: мыши! А что вы хотели увидеть в заброшенном клубе? Попугайчиков?
– Эти твари покоя не дадут, – мы стояли и смотрели на нору. – Что делать?
– Яду бы достать, – сказал водитель.
– Да где ж его сейчас найдёшь? Ночь на дворе… Ладно, давай спать. Может, получится, – и мы разбрелись по койкам.
Спать в ту ночь не получилось: как только выключили свет – сразу же начался дикий мышиный топот и погрызывание всего и вся. Пришлось включить лампочку, чтобы убрать со стола продукты: словно в детской игре жмурки, мыши моментально спрятались и затаились. После уборки возникшая темнота вмиг породила широчайший диапазон звуков и движений.
II
Утром, невыспавшиеся, помятые и злые, мы вышли умываться. Понятно, что воды в заброшенных домах культуры не бывает и надо идти к артезианской скважине, где она льётся самотёком. Разбив лёд, умылись; на обратном пути мелкие сосульки весело позвякивали на волосах.
– Четыре «Жигулёвского» в стекле и два «Роллтона» со вкусом курицы, пожалуйста, – я пытался разглядеть продавщицу в амбразуре ларька. Из тьмы сверкнули два старых раскосых глаза, и я отшатнулся.
Мы шли в жилище и чувствовали себя как в музее: со всех сторон на нас таращились жители села. Дело в том, что русских отсюда нежно попросили уехать ещё лет десять назад, и, хотя это место называлось Российской Федерацией, мы были здесь своего рода экзотикой. Не трогали нас по одной причине: мы делали нужную работу, за которую они уже заплатили. Понятное дело, никаких развлекательных программ для нас предусмотрено не было, поэтому командировочное расписание не страдало культурными изысками: еда – работа – еда – сон, далее – смотри начало.