Смотрящий по России
Шрифт:
— Настоящий, — одобрительно произнес он, поставив рюмку на стол, — струйки-то так и ползут по стеклу. Ну, чего хотел? Спрашивай! — дружелюбно скосил он взгляд на початую бутылку.
— Ты ведь в школе СМЕРШа обучался? Ничего, что на «ты»?
— Я без претензий, — отмахнулся старик. — А в СМЕРШе служил, верно, — согласился он.
— Вместе с Беспалым?
— С ним, — кивнул Гурий Валерьевич.
Посчитав, что самое время немного и закусить, он поднял вилку и уверенно подцепил кусочек балыка, позабыв
— В вашей школе не было случайно этого человека? — Варяг положил перед стариком фотографию.
Гурий Валерьевич поднял со стола тяжелые роговые очки и, прищурившись, нацепил их на нос, заправив дужки за пухлые уши, поросшие темно-серыми длинными волосами. Взяв фотографию за краешек, будто опасаясь, что фотобумага может рассыпаться в прах, он поднес ее к глазам. На снимке был запечатлен молодой человек в форме офицера НКВД. Взгляд упрямый, нахальный, даже дерзкий. Но это, похоже, не от молодости, а от власти, что давалась в приложение к петлицам и ромбикам.
— Как же не знать… Федька это! Какая же у него фамилия… Ага, вспомнил! Крепких Федот! Он вместе с нами учился.
— И куда же он потом делся? — спросил Варяг.
— Не закончил он, — возвратил старик фотографию.
— Выгнали, что ли? — удивился Варяг, укладывая фотографию в бумажник.
Старик неожиданно расхохотался, показав парочку уцелевших зубов. Лицо его при этом приняло какое-то злодейское выражение. Он напоминал людоеда, вышедшего на пенсию. Но весь его вид как бы говорил, что силенок у него еще предостаточно, чтобы загрызть злодея даже единственным клыком.
— Скажешь, выгнали! У нас не выгоняли… Девять граммов в затылок, и все! Не сумел оправдать доверие партии. А с Федькой… Федотом совсем другое. Взорвался он вместе с двумя… Как же их звали-то… Ведь уже и не вспомнишь, столько лет-то кануло. Ага, вспомнил! Одного звали Поликарп, сухой, длинный как жердь, все время на гимнастерке орден Красной Звезды носил. По нему, кстати, его потом и опознали. А другой коротышка такой был, с выпученными глазами, он мне жабу напоминал. Нельзя о покойниках плохо говорить, но тип был неприятный.
— И как же это их угораздило?
— А хрен их знает, как получилось! Ты бы того, разлил, что ли, — кивнул старик на бутылку, барственно возвышающуюся среди снеди.
В этот раз наливать себе Варяг не стал (не тянуло), зато старику не пожалел, налил полную. Подняв рюмку с коньяком, старик вновь принялся разглядывать ее на свет. Было заметно, что в немалой степени его интересовала эстетическая сторона напитка.
Выпив, Гурий Валерьевич шумно выдохнул, и его маленькие цепкие глазенки забегали по столу, выискивая очередное лакомство. На
— Одним из преподавателей у нас был Петр Михайлович Голицын, из тех самых… Генерал-лейтенант царской контрразведки. В Первую мировую, говорят, он творил чудеса. Нас он тоже удивлял… Это сейчас можно свободно говорить об этом, а в то время было нельзя. Язык в задницу засунули и молчали. Так вот, по каким-то надобностям они к нему в квартиру при школе поперлись. А что там случилось, не разобрать! В общем, всех их в клочья разорвало.
— Генерала тоже? — удивился Владислав.
— И генерала.
— Как же вы их опознали, если в клочья.
— А опознания-то и не было. Тут же пожар начался. Генерала признали по серебряным часам, которые он все время при себе носил. Других тоже по вещам. — Пожав плечами, старик добавил: — Может, чего и напутали, только ведь им уже все равно. Хоронили их в закрытых гробах.
Качественный коньяк на старческий организм воздействовал вполне благотворно: на щеках выступил розовый румянец, помолодел дедуля, будто бы живительного молочка испил. Сейчас бы ему в самый раз молодку!
— А хоронили где?
Старик махнул рукой:
— А там и схоронили. Неподалеку сельское кладбище было.
— На могилах ты бывал?
Старик удивленно посмотрел на гостя. Его бесцветные ресницы недоуменно запрыгали.
— А чего туда ходить-то? Могилы, они и есть могилы.
— Показать сумеешь?
— Думаю, что вспомню. На сельских кладбищах мало что меняется.
Старик потянулся за бутылкой, но Владислав отодвинул ее в сторонку.
— Не торопись, Гурий Валерьевич, все твое будет. Одевайся, едем!
Губы старика негодующе сжались, на лбу появилась глубокая складка.
— А на хрена! — после некоторой заминки подобрал он нужное слово. — Мне и здесь хорошо.
Варяг улыбнулся. Знакомая порода, сейчас в старике прорезалось упрямство. Не переломить. Уговоры тоже бесполезны. В таких случаях Варяг исходил из принципа, если человека нельзя уговорить, то его можно купить. Это более короткий путь, чем укладывать его живым в гроб или ставить на живот раскаленный утюг. Сунув руку в карман, Варяг вытащил нераспечатанную пачку сторублевых купюр и небрежно бросил ее на стол.
— Это тебе за беспокойство.
Аргумент солидный, особенно весомо он действовал на стариков. Гурий Валерьевич поскреб щеку, заросшую щетиной, и негромко произнес:
— Я вот к чему говорю… Там сейчас грязь. Добираться трудновато будет.
В глазах старика читалось: сумма, конечно, неплохая, но стоит ли она всех тех хлопот, что придется испытать.
— Да, конечно, я понимаю, — серьезно подхватил законный. — В такую распутицу нужна соответствующая обувь, — и он положил на стол еще двести долларов.