Смута. Письма самозванки
Шрифт:
Димитрий в царском одеянии стоял на крыльце избы. Разве что шапки Мономаха на его челе не было. Но на кой она, царская шапка, на голове, коли царства за ней нет. Вон Васька Шуйский и в Кремле сидит, и шапка при нем, а земелька-то тю-тю.
Самозванец криво ухмыльнулся, глядя на собравшееся в лагере войско. Тут и польские гусары с крыльями за спиной, и вольные казаки, и стрельцы. Были и ходившие под начальством Шуйского. Всех собрал природный царь. Самозванец в какой-то момент и сам уверовал, что он и есть истинный государь, а остальные,
Димитрий провел ладонью по бороде сверху вниз. Так, словно сам c себя свои грехи вниз спустил. Войско затихло, ожидая речей царя. Самозванец поднял руку. По толпе прошел глухой гул.
– Верите ли мне? – прохрипел самозванец.
– Верим! – звонко отозвались польские гусары.
Димитрий облегченно вздохнул и кивнул. Казаки и стрельцы, однако, предпочли промолчать.
– Я – царь московский! – раздирая глотку, заорал Димитрий.
– Царицу Марину приведите! – разнеслись меж стрельцов крики.
– Пусть царица скажет! – заорали казаки.
Лагерь вновь загудел. Казаки и гусары стали переталкиваться меж собой. Стрельцы в красных и зеленых кафтанах гулко гудели, хватались за рукояти сабель и бердышей. С деревянной сторожевой башни ухнула пушка. Из толпы польских гусар, прорываясь, вылез гетман Рожинский. Поправив кафтан и ремень, он встал напротив войска и закричал:
– А ну кончай бузить! Сейчас царица выйдет.
Димитрий наступил на ногу одному из казачьих атаманов:
– За царицей посылали?
Атаман, скривив морду, оскалился:
– Еще час назад.
Димитрий улыбнулся войску:
– Будет сейчас царица. Собирается.
– Поторопи ее! – Самозванец еще сильней вдавил свою ногу в ступню атамана.
Атаман, сжав зубы от боли, прохрипел:
– За волосы вытащу.
Димитрий одобрительно кивнул.
Марина стояла у зеркала. В ее руках находилось второе по счету письмо королю, после того как она оказалась в лагере самозванца. Не дожидаясь ответа на первое, она написала его, где особо подчеркнула свое бедственное положение. Но сейчас все зависело только от нее. Ей нужно лишь признать в этой пьяни, что еще вчера ночью валялась на царской постели, своего бывшего мужа Дмитрия, и многие ее проблемы развеются, как утренний туман в бескрайних полях Московии. Пусть этот Дмитрий не чета предыдущему, но с его помощью она сможет сохранить свой нынешний титул. Она – царица Московии. Законно венчанная. Ей не пристало опускаться до уровня простой польской шляхтички. Марина швырнула письмо на стол.
«Письмо подождет. Может быть, оно и не понадобится…»
Царица накинула черную прозрачную вуаль на лицо и решительно шагнула к двери.
Тушинский лагерь разразился радостными воплями.
– Вот она, царица московская! – раззявил рот один из казаков, люто бросавший косые взгляды в сторону польских гусар. Поляки, увидев Марину, довольно отвесили поклон. Их нахождение в Тушинском лагере обретало законную форму. Теперь уже поляки довольно скалились в сторону казаков. Некоторые из стрельцов, перешедшие на сторону самозванца, остервенело плевались, не увидев в царице Марине Юрьевне ничего русского.
– Полячка и
Стрельцы на случай, если между ляхами и русскими возникнет свара, тайком подсыпали порох в замки пищалей и засовывали в ствол тугие свинцовые пули. Казаки крепко сжимали рукояти сабель в ножнах, готовые выдернуть их по первому сигналу атамана. Все были рады и все были готовы к неизвестности.
«Если царица не признает нового царя – что тогда? Сеча? Новая кровь?»
Все напряженно следили за дверями горницы, отведенной царице. Марина распахнула дверь и вступила на резное крыльцо. Бабы – служки и крестьянки, что сейчас составляли двор нового царя Димитрия, – тут же пали на колени, измарав в пыли цветастые юбки.
Учуяв напряжение, царившее в лагере, в крестьянских стайках завизжали свиньи и раскудахтались петухи. На небольшой часовне, специально сколоченной из досок к приезду русской царевны, ударил колокол. Все принялись креститься. Русские – по-своему, поляки – по-своему.
Димитрий, склонив голову, шагал в сторону царицы. Марина осталась стоять на крыльце, задрав подбородок кверху. Сейчас она была хозяйкой положения, и только от нее зависело, признают ли истинным царем этого спешащего к ней самозванца. Димитрий тоже всматривался исподлобья в лицо Марины. Он отметил, что на лицо как баба она не так уж плоха, только своенравна немного. Вон как смотрит, словно железом каленым прожигает его нескладное тело.
«Ничего, управится», – рассуждал Димитрий. Главное, сейчас, сегодня, она узнает его. А не узнает – умрет смертью лютою. Ему терять нечего. Подошлет казаков, чтобы ночью прямо в постели удавили.
Димитрий подошел к Марине. Прежде чем протянуть ей руку, он попытался заглянуть в ее глаза. Он пытался заметить в этих голубых надменных глазах хоть чуточку женского интереса. Но Мнишек отвела взгляд и вместо этого протянула навстречу тонкую ладонь с золотыми перстнями. Димитрий оскалился, но склонил голову и, протянув свою руку, сопроводил царицу с крыльца.
Челядь заерзала, а войско вскинуло ружья вверх.
– Вот царица моя, Марина Юрьевна! – прокричал самозванец на все Тушино.
Марина злобно повела на него глазами и опустила их.
– Признаю мужа моего, царя Димитрия! – выдавила она из себя.
Поляки облегченно вздохнули и принялись палить из пистолей в воздух. Вслед за ними начали стрелять казаки и стрельцы. Со сторожевой башни еще раз звонко выпалила пушка.
– Радуйся, народ православный! – закричал Димитрий. – Радуйся!
В небо полетели шапки. Архимандрит поспешил к супругам, которые после разлуки обрели друг друга, и протянул крест для целования. Димитрий сильно сжал Мнишек за локоть:
– Целуй крест.
Марина дернула рукой.
– Не могу, – сквозь зубы прошипела она.
– Убьют, как смерда, – тихо буркнул Димитрий.
Марина подчинилась и нагнулась ко кресту в руках митрополита.
Князь гетман Рожинский сиял от удовольствия.
– Все идет как надо. Царевна целует крест на глазах у обескураженных поляков. Ну и хорошо, не в Польше же царствует.