Смутное время. Крушение царства
Шрифт:
Дела в тушинском лагере шли вкривь и вкось. Ружинский не в силах был держать свое воинство в повиновении. Чувствуя приближение конца, он что ни день напивался допьяна. Гетман и прежде не церемонился с «царьком». Теперь он обращался с ним, как с ненужным хламом. Лжедмитрию перестали давать лошадей и воспретили прогулки. Однако ему удалось обмануть бдительность стражи.
Население предместий тушинской «столицы» продолжало верить в справедливое дело «Дмитрия». Оно укрыло «царька», когда тому удалось покинуть «дворец». Наемники несли усиленные караулы на заставах, окружавших лагерь со всех сторон. Вечером к южной заставе подъехали казаки с телегой, груженной тесом. Не усмотрев ничего подозрительного, солдаты пропустили их. Они не знали, что на дне
Едва по лагерю распространилась весть об исчезновении «Дмитрия», как наемники бросились грабить «дворец», растащили имущество и регалии самозванца. Королевские послы держали своих солдат под ружьем. Их обоз подвергся обыску. Подозревали, что труп Лжедмитрия спрятан в посольских повозках. Пан Тышкевич обвинил Ружинского в том, что тот либо пленил, либо умертвил «царька». Его отряд открыл огонь по палаткам Ружинского и попытался захватить войсковой обоз. Люди гетмана, отстреливаясь, отступили.
Вскоре в Тушине узнали, что «царек» жив и находится в Калуге. Гонцы привезли его воззвание к войску. Лжедмитрий II извещал наемников о том, что Ружинский вместе с боярином Салтыковым явно покушался на его жизнь, и требовал отстранения гетмана.
В минуту опасности Лжедмитрий II поступил с Мариной совершенно так же, как и Отрепьев. Брошенная мужем на произвол судьбы, Мнишек тщетно хлопотала о спасении своего призрачного трона. Гордая «царица» обходила шатры и старалась тронуть одних солдат слезами, других — своими женскими прелестями. Она «распутно проводила ночи с солдатами в их палатках, забыв стыд и добродетель». Так писал в своем дневнике ее собственный дворецкий. Старания Мнишек не привели к успеху, и она бежала в Калугу.
Разнородные силы, с трудом уживавшиеся в одном стане, пришли в открытое столкновение после исчезновения Лжедмитрия. Низы инстинктивно чувствовали, какую угрозу для страны таит в себе соглашение с завоевателями, осадившими Смоленск. Иноземные наемники готовились перейти на службу к Сигизмунду. Казаки не желали следовать их примеру и намеревались последовать за «добрым государем» в Калугу. Тщетно Заруцкий звал их в королевский лагерь. Рядовые казаки отказывались повиноваться ему. Атаман давно спелся с гетманом Ружинским и тушинскими боярами. И теперь он продолжал преданно служить им. Столкнувшись с неповиновением, он попытался силой удержать казаков в лагере. Стычки закончились не в пользу Заруцкого. Более двух тысяч донцов миновали тушинские заставы и с развернутыми знаменами двинулись по направлению к Калуге. Заруцкий привык добиваться своего, какой бы крови это ни стоило. Он бросился в палатку к Ружинскому. Гетман вывел в поле конницу и вероломно напал на отходивших пеших казаков. Дорого заплатили повстанцы за свои ошибки. Они устлали своими трупами дорогу от Тушина до Калуги. Однако наемникам вскоре же пришлось пожать плоды учиненной ими бойни. Кровопролитие ускорило размежевание сил внутри тушинского лагеря. Патриотические силы решительно рвали с теми, кто открыто перешел в лагерь интервентов. Сопротивление врагу возглавил ближайший соратник Болотникова атаман Юрий Беззубцев. Пану Млоцкому, стоявшему в Серпухове, пришлось первому оплатить счет. Жители Серпухова подняли восстание. Казаки Беззубцева, не желавшие переходить на королевскую службу, поддержали их. Отряд Млоцкого подвергся поголовному истреблению. Народные восстания произошли и в нескольких других городах, оставшихся верными Лжедмитрию II.
В хаосе гражданской войны давно спутались привычные пути-дороги. Заброшенные судьбой в тушинский лагерь, повстанцы оказались поистине в трагическом положении. Им не было места в стане тех, кто свирепо усмирил восстание Болотникова. У них не было иного пути, кроме как идти за «добрым царьком» в Калугу. Но «вор» не подходил к роли народного вождя. Опыт с Ружинским ничему не научил его. Самозванец более всего боялся остаться без своих иноземных
К великому своему неудовольствию, многие казаки увидели, что их «добрый государь» усердно возрождает старый тушинский лагерь. Пресытившись войной, многие из донцов теряли веру в благополучный исход восстания. Они толпами покидали Калугу и возвращались в свои станицы.
В Тушине события развивались своим чередом. Королевские послы попытались заручиться поддержкой тушинской знати. Они убеждали патриарха Филарета и бояр, что король пришел в Россию с единственной целью — взять русских под свою защиту и освободить их от власти тиранов. Неслыханное лицемерие послов нимало не смутило русских тушинцев. Ставка на самозванца была бита. Авантюра близилась к бесславному концу. «Воровские» бояре готовы были пуститься во все тяжкие, лишь бы продлить проигранную игру. Патриарх Филарет и Салтыков плакали, целуя королевские грамоты. Они заявили, что готовы передать русский трон королевичу Владиславу.
Некогда Василий Шуйский, стремясь избавиться от первого самозванца, предложил московский трон сыну Сигизмунда. Тушинцы возродили его проект, чтобы избавиться от самого Шуйского. Идея унии России и Речи Посполитой, имевшая ряд преимуществ в мирных условиях, приобрела зловещий оттенок в обстановке интервенции. Тысячи вражеских солдат осаждали Смоленск, вооруженной рукой захватывали русские города и села. Надеяться на то, что избрание польского королевича на московский трон положит конец иноземному вторжению, было чистым безумием.
Тушинский лагерь распадался на глазах. Но патриарх и бояре по-прежнему пытались изображать правительство. В течение двух недель тушинские послы — боярин Салтыков, Михаил Молчанов и другие — вели переговоры с королем в его лагере под Смоленском. Итогом переговоров явилось соглашение, определившее порядок передачи трона польскому претенденту. Русские статьи соглашения 4 февраля 1610 года предусматривали, что Владислав Жигимонтович «производит» принять греческую веру и будет коронован московским патриархом по православному обряду. Ответ короля на этот пункт боярских «статей и просьб» носил двусмысленный характер. Сигизмунд не принял никаких обязательств по поводу отказа сына от католичества.
Тушинские бояре отстаивали незыблемость крепостнических порядков. Договор настойчиво рекомендовал Владиславу «крестьянам на Руси выхода не давать», «холопам боярским воли не давать, а служити им по крепостям». Вопрос о будущем вольных казаков оставался открытым.
По тушинскому проекту Владислав должен был править Россией вместе с Боярской думой и Священным собором. Потрясения Смутного времени раздвинули рамки земской соборной практики. Русским людям казалось теперь невозможным решать дела без соборов. Королевичу вменялось в обязанность совещаться по самым важным вопросам с патриархом, высшим духовенством, с боярами и со «всей землей». Под всей землей тушинцы понимали прежде всего дворянство и торговые верхи.
Тушинцы проявляли заботу о разоренных дворянах и осторожно отстаивали принцип жалования «меньших станов» (мелких феодалов) по заслугам, а не по «породе». Договор разрешал дворянам ездить для науки в другие государства и гарантировал им сохранность их поместий и «животов». Какими бы ни были позитивные моменты смоленского договора, сам договор оставался не более чем клочком бумаги. Король Сигизмунд не представил тушинцам никаких реальных гарантий его выполнения. Впрочем, надобности в таких гарантиях не было: правительство Филарета Романова и Салтыкова распалось на другой день после подписания соглашения. Салтыков и прочие «послы» остались в королевском обозе под Смоленском и превратились в прислужников иноземных завоевателей. Король использовал договор, чтобы завуалировать истинные цели затеянной им войны и облегчить себе завоевание пограничных земель.