Смятение сердца
Шрифт:
Никакого ответа.
— Мистер Мак-Кракен, вы не можете бесконечно соблюдать обет молчания. Нам придется провести еще не один день в обществе друг друга.
По-прежнему тишина.
— Мистер Мак-Кракен!
— Оставь меня в покое!
— Нет уж, не оставлю! — Сэйбл схватила Хантера за рукав; но он просто отмахнулся от нее, как от назойливого насекомого, и продолжал путь. Она приостановилась, тяжело дыша. — Вы начнете наконец разговаривать, как разумный человек? Или у вас попросту не хватает храбрости объясниться?
Она уперла руки в бока в ожидании
Все же она не отвела глаз, не без тревоги разглядывая его раздувающиеся ноздри и губы, сжатые с такой силой, что они совсем побелели. Сжимающиеся и разжимающиеся кулаки говорили о том, что он охотно выместил бы на ней весь свой гнев. Именно так Хантер и был настроен. Он слишком долго сдерживался, слишком долго подавлял желание высказаться. Яростные обвинения рвались наружу, хотелось крикнуть что-нибудь уничтожающее, оскорбительное, хотелось схватить Сэйбл за плечи и трясти, пока она не прикусит свой идиотский лживый язык.
— Значит, ты хочешь объясниться? — проскрипел он.
— Нельзя держать все в себе, мистер Мак-Кракен, это все равно что вариться в собственном соку, — настаивала Сэйбл, довольная уже тем, что он открыл рот. — Нужно делиться тем, что вас снедает, иначе вы состаритесь, не имея ни единого друга.
— Скажите, как она заботится обо мне! — зло усмехнулся Хантер (на его раненой щеке начался нервный тик — свидетельство крайнего напряжения). — Что ты знаешь обо мне, женщина? Как я живу сейчас, так собираюсь и состариться, и не твое дело, почему я стал таким!
— А я думаю, будет легче, если рассказать кому-то…
Разговор шел не совсем тем курсом, которым она была намерена его направить, но это было все-таки лучше, чем молчание. Даже если лицо Хантера искажалось и дергалось, даже если на нем застыло выражение ненависти, даже если серые глаза почернели и сверкали.
— Если ты хочешь объясниться, я объясню. — Он не сказал, а выплюнул эту фразу, как нечто ядовитое. — Мне неприятно находиться рядом с тобой, неприятно смотреть на тебя и уж тем более разговаривать с тобой. Мне противен твой запах, звук твоего голоса, противно то, что твои глаза постоянно на мокром месте. Ты с самого детства была испорченной, воспринимала мужчин, как идиотов, которых интересно дразнить, и я не удивлен тем, что ты научилась врать на каждом слове. Я готов возненавидеть тебя, а так как в ненависти мне нет равных, то лучше лишний раз не путайся у меня под ногами!
Сэйбл отшатнулась, словно получив пощечину. Хантер отвернулся и продолжал спускаться вниз по крутому склону.
— Да, вы умеете быть грубым и жестоким, — крикнула она вслед, — но вы не такой, мистер Мак-Кракен! Вы лучше, чем стараетесь казаться!
— Не будь так уверена! — не оборачиваясь, крикнул он в ответ.
— Как бы то ни было, мне надоело быть мальчиком для словесной порки! Вы слышите? Мистер Мак-Кракен! — Он слышал прекрасно и потому ускорил и без того
Потеряв самообладание, Сэйбл бросилась за ним бегом, а догнав, прыгнула на спину, одной рукой сжимая шею, кулаком другой молотя по плечам. Ошеломленный этим внезапным нападением, Хантер потерял равновесие и покатился вниз, увлекая за собой Сэйбл, по-прежнему цепляющуюся за его шею. Они катились и катились в вихре пыли, сухой» травы и гравия, пока не приземлились на каменистом берегу. Сэйбл, оказавшаяся сверху, на коленях отползла на пару шагов и повернулась.
— И он еще говорил, что отличается от других мужчин! Посмотри на себя! Настоящий изверг, тиран! — Она вырвала пук осоки вместе с корнями и мокрой землей и швырнула его, метко попав Хантеру в физиономию. — Отвратительный, бездушный тип с мертвой душонкой!
Она издала торжествующий вопль, когда грязь потекла по его подбородку и шее за ворот рубашки. Хантер смотрел на нее с застывшей гримасой изумления.
— Я даже больше скажу: ты — настоящая свинья!
— Достаточно, Сэйбл! — прикрикнул он, не столько вытирая грязь ладонью, сколько сильнее ее размазывая.
— Эгоистичный, упрямый, злобный! Злобный! Злобный! Злобный!
Воздух наполнился комками грязи, ошметками гниющей травы, песком. Все это летело в Хантера, вынуждая его заслоняться руками.
— Хватит, я сказал!
В ответ о его лицо разбился приличный ком мокрой земли. Оказавшийся внутри камешек болезненно ударил по шраму.
Хантер выпрямился во весь рост, и Сэйбл поняла, что погорячилась. Подобрав подол платья, она спаслась бегством. Она понимала, что не сравнится в скорости с Хантером, и надеялась лишь на то, что он слишком устал для быстрого бега. Местами в каменистое ложе потока вдавалась более мягкая земля, размокшая и покрытая неглубокими лужами. Сапоги Хантера звучно чавкали по ним, и звук этот неумолимо приближался. Несколько раз Сэйбл поскользнулась, но сумела удержаться на ногах.
— Стой!
Она продолжала нестись вперед из последних сил. Поток стал шире, на нем появились пороги, отмеченные хлопьями пены. Неизвестно, как далеко Сэйбл удалось бы убежать, если бы в боку не началась ужасная резь, заставившая ее согнуться в три погибели, жадно хватая ртом воздух. Несколько секунд она ни о чем другом и думать не могла, а когда выпрямилась, Хантер стоял в нескольких ярдах от нее, безмолвный и угрожающий. Все еще тяжело дыша, вытянув руку перед собой и как бы отстраняя его, Сэйбл начала бочком огибать громадный валун.
— П-погоди, Хантер… — взмолилась она, заметив, что и он медленно продвигается вперед. — Не делай ничего опрометчивого, постарайся успокоиться!
Она не знала, воспринимает ли он ее слова. Он точно был в ярости, даже шрам на щеке, обычно красный, побелел и выделялся сильнее, чем обычно.
— Будь же благоразумным! Я… я знаю, каждый из нас несовершенен, — продолжала она, чувствуя себя глупой, как никогда. — Я наговорила всякого только для того, чтобы получить хоть какой-нибудь ответ!