Смятение сердца
Шрифт:
— Эмили?
Никакого ответа.
Черт! Разочарование, которое он испытал при этом, должно было заставить его насторожиться. Но если бы он прислушался к голосу рассудка, то не заявился бы сюда в тот час, когда Джошуа занимается в детской лыжной группе. Тем более что вкус ее поцелуя, все еще осязаемый на губах, горячил кровь… Митч не мог забыть взгляд, которым она окинула его возбужденное тело. В нем не было ни опаски, не задней мысли — одно лишь желание, откровенное и самозабвенное.
Он запрокинул голову и застонал. Лучше не вспоминать! Ему
По пути в свою комнату он стянул с себя рубашку, чтобы бросить ее в корзину с грязным бельем. Но у двери в ванную замешкался — до его ушей долетел слабый плеск.
Митч медленно занес руку, чтобы постучать, но в ту же секунду дверь отворилась. Широко распахнув глаза, Эмили прижала руку к груди и попятилась назад, в душистое облако пара, которое вилось вокруг нее туманными лентами. Она была в пеньюаре, который подарили ей на день рождения — том самом, мягком, бледно-персиковом, подчеркивающем каждую деталь ее освеженного ванной тела. По его жилам словно пронеслась огненная колесница, заглушая соображения, предписанные вежливостью. Какая к черту вежливость! Он мог бы простоять так целый час, не спуская с нее глаз, мысленно снимая этот пеньюар…
Бульканье воды в сливной трубе ванны вернуло его к действительности. Он медленно вдохнул, втянул в легкие ароматный пар. Клубника со сливками… С того вечера в день ее рождения Митч все не переставал гадать, какова ее кожа на вкус. Словно во сне, он увидел, как она провела языком по пухлой нижней губе.
— Я не думала, что вы так быстро вернетесь.
— Я тоже, — натянуто выговорил он. — Мои тесть и теща так и не появились.
— Не появились? — В ее голосе прозвучала легкая досада. — Почему?
Митч раздраженно дернул плечом.
— Я, как и вы, могу только гадать. Никаких сообщений, никаких объяснений, ничего.
Земляника со сливками… Митч встряхнул головой. Холодный душ, вот что ему необходимо прямо сейчас!
— Я воспользуюсь другой ванной.
— Но я уже вымылась. Идите сюда. — Она скользнула взглядом по его обнаженному торсу, и ее словно опалило пламенем, затем заглянула ему в лицо. — Ванна очень помогает от травм.
— Травм?
— Ну да, полученных при падении. Но вы, конечно, не падали столько, сколько я.
Их глаза встретились, и воспоминания о том, как они поцеловались, а потом вместе упали, образовали между ними невидимую высоковольтную дугу. Ее щеки заалели, она глубоко вздохнула, и халат туго натянулся на ее груди.
— Я вас оставляю, — пробормотала она, махнув рукой в сторону душевой кабинки. — Выбирайте — душ или ванна. Или… что угодно.
Именно, что угодно. Ему необходимо немедленно забыть о ее сливочном, вожделенном теле. Надо посторониться, дать ей пройти, не то ей ни за что не пролезть между туалетным столиком и…
Ее сдавленное восклицание немедленно заставило его встрепенуться.
— Что, что случилось?
Болезненно сморщившись, она растирала рукой бедро.
— Я ударилась об угол столика. Прямо тем местом, где у меня ссадина.
— Какая
— Я упала вчера, — она вздохнула. — Ничего, пустяк.
Он невольно отметил, что она употребила это же слово, говоря о той загадочной, неутешительной прошлогодней ночи.
Это не пустяк!
Он нагнулся и подхватил ее на руки, впитывая в себя ее всю — и небольшой вес, и тихое, удивленное «ах!», и внутри у него шевельнулось что-то тяжелое, холодное, опасное.
— Честное слово, Митч, это совершеннейший пустяк.
Опять пустяк! Но он больше не верил этому слову, слетавшему с ее губ. Его губы жестко, сурово сжались.
— Позвольте мне самому в этом убедиться.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Позвольте мне самому в этом убедиться…
Эмили сознавала, что нельзя поощрять склонность Митча командовать и вообще следовало восстать против его постоянной привычки брать ее на руки, как и против хозяйской манеры, с которой он распахнул плечом дверь спальни. Но как могла она изобразить негодование, если внутри все сжалось от ожидания и острого, откровенного желания?
Потому что это была дверь его спальни.
Она слабо дернулась в его руках и услышала его «не трепыхайтесь». О боже! Она не могла совладать со сладкой дрожью, пронизавшей тело. На мгновенье его руки крепче сжали ее талию и бедра и стремительно, так, что у нее закружилась голова, опустили на кровать.
Она приподнялась на локтях и впилась в него глазами.
— Я уже сказала, что мои ссадины — пустяк…
— Дайте мне самому убедиться.
Он смотрел не нее, и от него исходили горячие, осязаемые волны и еще нечто более глубокое, сильное, неистовое — вызов? Ее сердце застучало в том же ритме, в каком он произнес слова «дайте убедиться».
Она медленно повернулась, легла на бок и обнажила ногу до самого бедра.
— Удовлетворены?
На щеке у него дрогнула мышца, в глазах что-то сверкнуло. Его глаза остановились на том месте, где на перламутровой коже красовался черно-синий некрасивый синяк. Зрелище явно не из привлекательных. Судя по тому, как Митч поморщился, он, видимо, разделял ее мнение.
— У вас сразу появляются синяки?
— Да. Все равно как у спелого персика. — Она улыбнулась дрожащими губами и дрожащей рукой поправила полу халата. Как глупо! Не следовало покупаться на этот вызов, не следовало обнажать обезображенное бедро.
— Вы не скрываете еще каких-нибудь… поврежденных фруктов?
Можно подумать… похоже, будто он… Нет! Эмили замерла.
— Вы же поверите мне на слово?
— Нет!
Так она и думала!
— В вас говорит журналист.
— Журналисту нужна информация.
Он произнес эти слова самым естественным тоном, но в его глазах ясно читался скрытый смысл. Он присел к ней на кровать. Увидев вблизи его обнаженные бицепсы, Эмили почувствовала, как сердце понеслось вскачь вперегонки с мыслями. Неужели у него на уме нечто больше, чем исследовать ее синяки?