Снайперы (сборник)
Шрифт:
Слово это напоминает ему что-то далекое, смутное: гудок паровоза, шипение пара, лязг буферов; мужчины в шляпах, женщины в длинных платьях прохаживаются вдоль синих вагонов, где даже тамбуры сияют чистотой и позолотой…
Словно вернувшись из другого мира, он оглядывает комнату и замечает большую черную тарелку радиорепродуктора.
– Тут радио есть! Послушаем?
Андрей молча смотрит на него, потом произносит медленно и, как показалось Диме, с угрозой в голосе:
– Не буди лихо!..
И
– …пока оно тихо.
Дима решительно вставляет вилку в розетку.
– … июня 1950 года лисынмановские вооруженные силы по указке их хозяев из Вашингтона вторглись на территорию Корейской Народной Демократической Республики.
– Вот видишь, Дима, – слабым голосом говорит Андрей, прикрыв глаза рукой, – я ведь предупреждал!
– Что это, Андрей?
– Это, Дима, война.
– Какая война, зачем?
– Может быть, третья мировая. А зачем? Тебя ведь учили, что такое война?
– Наше дело правое, победа будет за нами! И мы победили!
– Война, Дима, это средство решения своих проблем за чужой счет.
– А разве нельзя свои проблемы решать за свой счет и без войн?
– Можно. Только результат будет другим.
– Да что мы как на политзанятиях? Я в армии сам их проводил…
Андрей отнимает руку от лица, смотрит на Диму с неожиданной нежностью.
– А вот повоевать не пришлось.
– Тебе повезло…
– Какое там! – горячо перебивает его Дима. – Мне бы на год раньше родиться – я бы как раз Берлин штурмовал!
– …Корейский народ под руководством Ким Ир Сена…
– Выключи, – просит Андрей.
Дима хочет что-то возразить, но все же дергает шнур.
– Это же сколько тебе будет в 2000 году? – спрашивает Андрей.
– Семьдесят два.
– А мне за восемьдесят. Если доживу. Нет, вряд ли, с моими грехами… А ты – чистый, ты доживешь. И встретишь двадцать первый век и третье тысячелетие. Представляешь, какая тебе удача выпала? А ты говоришь – не повезло! Живи и радуйся! – Помолчав. – Если есть чему радоваться…
– Как «чему радоваться»? Карточки отменили? С голоду не умираем? В магазинах все полки завалены! Да нам бы еще лет пять продержаться, чтобы не было войны, а потом никакой империализм не страшен. Все восстановим, новые города построим, братские страны окрепнут, если что, нас поддержат, атомных бомб у нас будет больше, чем у Америки…
Андрей смотрит на Диму, подперев голову рукой.
– И корейцам товарищ Сталин поможет! Это наши друзья, они за нас! Если будут набирать добровольцев, я запишусь! Не воевал в Германии, повоюю в Корее! Там военные специалисты очень нужны!
– Эх ты, военный специалист…
Открывается дверь, входит шкиперша в ватнике, повязанная теплым платком.
– Это кто тут воевать собирается?
Дима сигает под одеяло.
– Не
Андрей прикрывается одеялом с головой и беззвучно хохочет.
– А вы, ребятки, вставайте-ка. Я вас пустила без бумажки, пожалела. А сейчас уходить надо, пока никто не видит. Я тут приберу, застелю чистым, как будто никто и не ночевал.
– Спасибо вам, – говорит Андрей, откинув одеяло с лица, – вы очень добрая. Только можно мы свой скарб, – кивает на вещи в углу, – здесь до обеда оставим?
– А снесете ко мне в кладовую, пусть хоть до снега лежит.
Садится на стул, сбрасывает с головы платок. Открываются неожиданно пышные темные волосы. И шкиперша оказывается вовсе не старухой, а крепкой сорокалетней женщиной.
– Куда путя-то свои держите, если не секрет?
– Мы в рыбацкую артель поступили, – рассказывает Дима, привстав в постели и потянувшись к одежде, – вчера все документы оформили, справки получили, вот, смотрите, а сегодня будем грузиться на лихтер.
– А-а, с Дворкиным, значит, поплывете, со старым кобелем.
– Ну, нам-то, – усмехнулся Андрей, – сами понимаете, этот кобель, как вы выразились, не страшен.
– Да кто его боится? Болтун, хохотун, но дело знает. Ага… С рыбой всегда, нос в табаке, под боком жена не жена. Сейчас с какой-то молоденькой целовался, страмота… – Говорит осуждающе, а глаза между тем игриво поблескивают. – А на Севере и я была.
– Ну и как там? – спрашивает Дима.
– А как – зубы вот потеряла, а ревматизм взамен получила. – Заканчивает почти бойко: – Так-то вот, мальчики!
Мальчики молчат. Шкиперша поднимается с видимой неохотой.
– Ну ладно, вставайте. Была б моя воля, поселила бы вас здесь, живите, сколь хотите, хорошие вы ребята, сразу видно.
После ее ухода Дима в возбуждении шепчет Андрею:
– Хозяйка-то! Глаз с тебя не сводила!
– Дурень ты, Димок! Это она тебя усыновить хотела!
Пересмеиваясь, начинают одеваться.
Утро на пересыльном пункте.
– Выходи по списку! С вещами на выход!
Из барака, где лежат вповалку тысячи заключенных, медленно выходят выкликаемые нарядчиком, образуют неровный строй, негромко переговариваются. Все уж знают, что готовится этап на Север, в Нордлаг, на строительство комбината «Норд».
– Слава богу, отправляют.
– А мне и тута хорошо!
– А на Севере еще лучше: двенадцать месяцев зима – остальное лето!
– Александр Ксенофонтович! Говорят, что на барже поплывем…
– На плавучей тюрьме. Как при царе-батюшке.
– Извините, при царе плавучих тюрем не было, я точно знаю.