Снайперы Сталинграда
Шрифт:
— Обнаглели сволочи.
— Пока наблюдаем, — коротко отозвался Ермаков. — А ты меньше ковыряйся. Если минометы на нас наведут, долго не усидим.
Немцы действительно открыли минометный огонь и били довольно настойчиво.
— Меняем позицию, — скомандовал Андрей. — Здесь нам уже делать нечего.
Пригибаясь, прошли вдоль железной дороги, устроились в старых окопах.
— Если шевельнешься, — предупредил Ермаков, — завтра уйдешь в пехоту, а я другого напарника найду. В атаку бежать страшно, в засаде лежать скучно. На хрен мне такой помощник нужен.
— Холодно, —
— Ну и словил бы мину. Знаешь, что от человека после прямого попадания остается?
— Видел. Одни ошметки…
День был беспокойный. Над Волгой проносились немецкие самолеты, бомбили берег. Но и безнаказанными не остались. «Мессершмитт» нарвался на очередь крупнокалиберного пулемета. Легкий самолет встряхнуло, он вильнул, едва не врезавшись в обрыв, и стал медленно набирать высоту.
По «мессеру» азартно стреляли из всех стволов. Ермаков тоже прицелился — подбитый самолет шел на него. Но цель перехватил пулеметчик с «Дегтяревым», которому он выговаривал за непохороненного товарища.
«Мессершмитт» клевал носом, все больше снижаясь. Пулеметчик, судя по всему, был опытный. Бил ровными очередями, целясь в кожух водяного охлаждения — слабое место этих истребителей.
Гул мотора внезапно стих. «Мессер» шел, как планер, бесшумно, но заметно теряя управление. Ермаков выстрелил тоже. Шустрый Максим успел торопливо выпустить две пули, но «Мессершмитт» уже коснулся песка, подпрыгнул и, снова опустившись, рывками вспахивал песок. Отвалилось одно крыло, ударившись о песчаный холм, самолет развернуло.
От удара вылетел фонарь кабины, мотор дымил, потом вспыхнул. Ветер раздувал пламя, охватывая корпус. Пилот, видимо, потерявший сознание, зашевелился и, прикрываясь ладонями от бьющего в лицо огня, кое-как выбрался из кабины. Поднялся и, шатаясь, побрел в сторону немецкой траншеи, откуда ему махали руками, а кто-то уже полз навстречу, чтобы помочь.
Андрей нагляделся в Сталинграде достаточно и жалости к раненому летчику не испытывал. Он видел, как каждый день тонули большие и мелкие суда, а пулеметы «юнкерсов» и «мессершмиттов» добивали пытавшихся спастись людей.
Он видел, как фосфорный снаряд угодил в землянку и оттуда с криком, катаясь по земле, пытаясь сорвать горящую одежду, выскакивали заживо сгорающие люди. Они кувыркались, словно отплясывали жуткий танец.
Отчаянно крича, некоторые бежали к немецким позициям, торопясь получить очередь или выстрел, который избавит их от мучений. А может, они вообще в эти минуты потеряли рассудок от боли. Немцы добивали их неторопливо, и между выстрелами слышался смех. Пусть поджариваются, если не хотят сдаваться.
Ермаков поймал пилота на мушку, но его опередил Максим. Попал точно между лопаток, и летчик, свалившись, неподвижно застыл на песчаной плешине.
— Как я его! — Максим повернул улыбающееся лицо к Андрею.
«Мессершмитт» горел. В огне взрывались снаряды, патроны. Лист обшивки вышибло, искрил в бензиновом пламени алюминий. Из окопа боевого охранения длинными очередями бил пулемет, стреляли из винтовок.
Цель
Солдат в кителе перемахнул через бруствер, за ним еще двое. Пригибаясь, они бежали к месту падения самолета, возможно, надеясь, что летчик еще жив. Немцев прикрывал пулемет и несколько винтовок.
Стрелять по ним — означало окончательно обнаружить себя. Наблюдение за передним краем сорвется. Может, важнее уложить одного-другого немца? Но ситуация неожиданно изменилась.
Вначале промчался еще один «Мессершмитт», видимо, напарник убитого пилота. С земли ему махали касками, что-то кричали. «Мессер» качнул крыльями и, сделав круг над горевшим самолетом, повернул снова к нашим позициям.
— Герой сраный, — бормотал Андрей. — Отомстить за другого героя собирается.
Выстрелил вслед, зная, что этим может обнаружить себя. Но немецких летчиков он ненавидел особо. Нагляделся, как они добивают людей с тонущих судов, как расстреливают раненых под обрывом, где они ждут эвакуации и остаются лежать на пропитанном кровью брезенте, а рядом белые полотнища с изображением санитарного красного креста.
Командиры хорошо знали, что никакие красные кресты не помогут. Немецкие пилоты будут вести огонь по раненым, пока не кончится боезапас. Промахнуться по неподвижной цели трудно, да и ползущего бойца с перебитыми ногами добить легко. Вечером, когда будут подводить итоги дневных вылетов, эти десятки раненых впишут в графу уничтоженных красноармейцев. Боевой вылет. Какая разница, бежали они в атаку, стреляли из окопов или лежали беспомощные, с тяжелыми ранениями, ожидая переправы.
— Ну что, будем по ним стрелять? — спросил Максим.
С левого берега с характерным шелестящим звуком летел тяжелый снаряд. Ударило метрах в ста от немецкой траншеи боевого охранения. Артиллеристы где-то в лесу за Волгой подправили прицел. Следующий снаряд лег ближе. Трое немцев нырнули в воронку. Снаряды, видимо, 122-миллиметровые, выбрасывали вверх тучи песка, смерзшиеся комья. Но разброс был слишком велик, стреляли с расстояния не менее трех километров. Ни один снаряд во вражескую траншею не попал.
На несколько минут установилась тишина. Все трое немцев выбрались из воронки и поползли к своим. Затем поднялись и побежали — не выдержали нервы. Андрей поймал в перекрестье прицела спину одного из них и нажал на спуск. Немец в серо-голубом кителе, взмахнув руками, свалился на песок.
Станковый пулемет ударил в ответ длинными очередями, поднялась беспорядочная стрельба из винтовок и автоматов. Артиллерийский наблюдатель отреагировал на стрельбу из немецкой траншеи быстро.
Снова ожила дальнобойная батарея на левом берегу. Один из снарядов разнес бревенчатую землянку. Батарея дала еще три залпа, что-то подожгла. С холмов отвечали немецкие гаубицы, и наши орудия вскоре замолкли. Как всегда не хватало снарядов.