Снег на Рождество
Шрифт:
Мы на время забыли про Никифорова.
Вспомнив про него, мы осмотрелись. Ветер трепал кустарник. Вьюга кружила. Она, посвистывая, то и дело обдавала нас скупенькими, но колючими крохами снега. Гришкина тройка, втягивая воздух черными ноздрями, дружно встряхивала длинными хвостами и косилась на своего хозяина, который, не отводя глаз от какой-то точки на снегу, безостановочно нахлестывал кнутом свои валенки.
— Братцы, а ведь Никифоров не на шутку пропал! — осмотрев все вокруг, закричал Корнюха.
Поначалу
Так я прошел километров с пять. Издалека ветер доносил мне слова: «Никифоров, кончай лавочку, тебе говорят или кому? Хватит прятаться, выходи…»
— Неужели Никифоров пропал? — спросил грубый мужской голос.
— При наших снежных условиях все может быть, — ответил ему тоненький голосок.
И тут же мимо меня, протыкая длинными палками снег, прошли совхозные мужики. А потом пошел и пошел народ. Все искали Никифорова. Оказывается, Гришка, заехав в поселок, поднял тревогу.
«А может, он уже дома сидит?» — подумал я и, быстро спустившись с горки и выйдя на улицу Мира, зашел к нему во двор. Увы, на его полузанесенной снегом и покрытой инеем двери висело два замка.
— Значит, все… — прошептал я и пошел куда глаза глядят.
Небольшая равнина была передо мною. За ней предкарьерный лесок. С этой равнины и начиналась улица Мира. Осмотревшись, я опять увидал совхозных мужичков. Они смело шли навстречу вьюге.
— Эй… эй… — закричал я им. Но они, услышав меня, не остановились. Тогда я погнался за ними.
— Эй, мужички, — окликнул я их. И, забежав поперед них, замер. Нет, я не ошибся, это были они, знаменитые на весь район совхозные мужички. Только… вылепленные из снега…
Теперь я понял, куда попал. Я шел по снежной улице. По улице, которую создала Виолетта. Почти все жители поселка, умело вылепленные ее руками из снега, гуляли по улице. Погруженные каждый в свои думы, они, казалось, радовались прогулке. Как мила и симпатична наша снежная главврачиха. А Верка просто ангел, на ее голове белоснежный чепчик. А вот и Никифоров… Но когда я подошел поближе, то понял, что этот Никифоров не настоящий, он снежный.
Почему среди этих фигур я не увидел себя? Неужели Виолетта забыла про меня? Неужели какая-то там баба Клара лучше меня?
Через час мы все вновь встретились. Увидев меня, Корнюха побледнел.
— Доктор, а мы думали, что ты его приведешь, — сказал грузчик. И если бы не его красные губы, я бы подумал,
— К сожалению, я не нашел его, — с трудом выговорил я, так как зубы мои то ли от холода, то ли еще от чего стали выбивать дробь.
И тогда Гришка, посмотрев в снежную даль неба, туда, где уже начинал разгораться лунный свет, с грустью сказал:
— Братцы, не знаю, как вам, но мне, братцы, без него как-то и жить будет скучно.
— Ну нет, не может быть, чтобы он умер! — воскликнул Корнюха. Ему почему-то тоже жаль стало Никифорова.
А через минуту он воскликнул:
— Поедем к Нинке… Он там… Вот увидите…
И, запрыгнув в сани, мы помчались к Нинке. Даже Гришка поверил Корнюхиной идее. Он без жалости, что редко с ним бывало, стал нахлестывать лошадей и с такой силой свистеть и орать на них, что мы, чтобы не оглохнуть, зарылись головами в силос. Наконец сани остановились. В Нинкином доме горели все окна. Видно, сбежав с Васькиных поминок раньше всех, она тут, в своем кругу, поминала человека, необыкновенно любившего ее.
Грузчик, спотыкаясь, первым вбежал в дом. Мы зашли за ним.
Комната пылала светом. Играла радиола. А напротив радиолы в простой льняной рубахе сидел Ероха и, переигрывая радиолу, выбивал свою любимую «Аппассионату». Нинка, поджав под себя босые ноги, сидела на полу и внимательно слушала Ерохину музыку.
Чуть поодаль от Нинки, у маленького невысокого диванчика, лежали два Васькиных дружка из дивизиона.
— Погоди, — увидев нас, остановила Нинка Ероху и, встав, подошла к нам. — Проходите, гости дорогие, не стесняйтесь.
Но, заметив на наших лицах растерянность, она спросила:
— Что с вами?
— С нами ничего, — буркнул грузчик. — Только вот с Никифоровым чего, с час назад пропал он, и нет нигде его…
Корнюха перебил его:
— А я подумал, что он у тебя…
— Эх, знать, и его срок весь вышел, — произнес Гришка и вздохнул…
— Доктор, ну а вы… что вы молчите? — вскрикнула Нинка.
Ероха, перестав играть, привстал. Оробев от ее внимательного, долгого взгляда, я растерялся. Да и что я мог добавить? Все уже рассказали. И, точно поняв меня, она крикнула:
— Нет, нет… — и рванулась к двери. Но Корнюха тут же сграбастал ее. Но она, чтобы вырваться, стала бить его руками. — Нет… нет…
— Наш грех, — краснея, сказал грузчик.
Гришка, окинув всех своим единственным глазом, склонив голову, негромко, но строго прошептал:
— А ведь действительно все у нас получается как-то не по-людски… Он там, а мы здесь…
И, застегнув как следует на все пуговицы свою шинель да затянув на голове капюшон, он уже властно, как на фронте, приказал: