Снега, снега
Шрифт:
За первым взрывом громыхнул второй. За вторым – третий…
Недалеко от того места, где они, крепко обнявшись, лежали, упала, разбрасывая во все стороны крупные ярко-жёлтые искры, какая-то серьёзная железяка с неровными краями.
Только минут через пять-шесть, когда заполярное эхо окончательно успокоилось, а жар постепенно спал, Ванда спросила:
– Это самолёт взорвался?
– Он самый, – подтвердил Лёха. – Вернее, топливо, которое располагалось в самолётных баках. Что сути дела не меняет.
– Наши дальнейшие действия?
– Вернёмся на вершину холма,
Пожар, чадя чёрным вонючим дымом, постепенно догорал.
– Величественная картина, – одобрительно покачал головой Лёха. – Сразу становится понятным, что здесь бушевал самый настоящий огненный ад, в котором невозможно выжить. Впрочем, обломки самолёта легко угадываются… Ага, на краю базальтовой площадки валяется оторванная голова погибшего теропода. А чуть дальше – его обгоревшая задняя лапа… Шикарный пейзаж. Он же – панорамный интерьер. Нужен дельный фотоаппарат с мощным окуляром… Пожалуй, мы сделаем так. Я сейчас похороню трёх покойников. То есть, коменданта Накату и двоих нерадивых караульных. Тщательно спрячу тела. Так спрячу, чтобы никто и никогда не нашёл. Ты же, сероглазка, оперативно сходи на метеостанцию и принеси фотоаппарат. Потом мы всё, что видно с этого холма, старательно зафотографируем…
– Алекс, ты – дурак? – жалобным голосом спросила Ванда.
– Почему?
– Во-первых, я толком не знаю, что такое – «фотоаппарат». Видела его только один раз, в «Чистилище», когда меня фотографировали для досье. Так что, могу перепутать и – нечаянно – прихватить что-нибудь другое, внешне похожее… А, во-вторых, чурбан бессердечный…, – по женским бледным щекам потекли крупные слёзы. – Во-вторых, мне же страшно. И-и-и… Я, ведь, пошла за тобой – от наших палаток – не только из-за предчувствий. Но и из-за элементарного страха. И-и-и… Необитаемый заполярный остров, раннее утро, тоскливый вой гиен, серый пепел, падающий с неба, труп незнакомого японца… Каково всё это – для молоденькой и наивной девушки? Пусть, и гордой графини? Солдафон бесчувственный. И-и-и…
– Извини, чего-то я – явно – не того…
– Вот, именно! Не того. И-и-и… А теперь я должна – в одиночку – идти к метеостанции? Причём, по местности, где бегают огромные кровожадные динозавры? Ты окончательно сошёл с ума?
– Извини, милая, – бережно обнимая хрупкие женские плечи, смущённо замямлил Лёха. – Не плачь, пожалуйста… Просто тёртые профессионалы – во время активных боевых действий – порой утрачивают чувство реальности. То есть, слегка заигрываются и всех окружающих, сами того не замечая, начинают ровнять под свою гребёнку… А ещё меня немного сбила с толка твоя коронная фраза, мол: – «Во время войны всем правит лишь она, воинская доблесть…». Извини.
– Это же я просто так сказала, чтобы саму себя – хоть немного – поддержать, – жалостливо всхлипнула Ванда. – Чтобы не разреветься и не грохнуться в обморок… Ничего, я сейчас возьму себя в руки. Обязательно возьму. Графиня, всё-таки. Память о многих поколениях славных и благородных предков, она ко многому обязывает… Это ты, Алекс, меня извини. Разнюнилась, как обыкновенная простолюдинка…
– Перестань.
– Правда?
– Истинная.
– Ладно, поверю. Только, вот…
– Что?
– Давай держаться вместе, а? Мне очень страшно – оставаться одной. Пожалуйста… Тем более что и низкочастотный излучатель – на данный конкретный момент – у нас один на двоих.
– Это я не досмотрел, – повинился Лёха. – Обязательно возьмём из кладовой ещё парочку. На всякий случай…
Текущие дела затянулись до позднего вечера.
Сперва они похоронили незадачливых караульных – прыщавого и бородатого. То есть, аккуратно уложили мёртвые тела в глубокую нишу, уходившую под огромный валун, и тщательно засыпали их толстым слоем крупных и мелких камней.
А погибший комендант Наката, предварительно раскачанный за руки и за ноги, оправился в чёрную бездонную расщелину, обнаруженную недалеко от палаток.
– Неудавшийся насильник, – презрительно сплюнула в сторону Ванда. – Сволочь гадкая! Подонок узкоглазый… Впрочем, спи спокойно, раб Божий. Не нам тебя судить…
– Сбрасываем туда же и все трофеи, – отправляя в расщелину вещи, обнаруженные в карманах у японца, велел Лёха. – Сыпаться на дурацких мелочах – последнее дело. Кто знает, как оно всё обернётся в дальнейшем… Давай, давай. Бросай! И блокноты, и пистолеты, и прочее.
– Жалко. Мои первые пистолеты, добытые в честном бою.
– Ещё добудем, не переживай, амазонка. Богатый жизненный опыт мне назойливо подсказывает, что этот бой был, отнюдь, не последним. А пистолет я тебе другой выдам, возьму в оружейной кладовой… Бросай! Оба! И запасные обоймы!
– Бросила. Что дальше?
– Идём к метеостанции. Постоишь снаружи, не залезая – в этот раз – на крышу?
– Постою.
– Пошли!
Лёха забрался на второй этаж и нашёл там приличный фотоаппарат. Потом заскочил в оружейную кладовую и прихватил там – для обожаемой супруги – браунинг.
– Спасибо, милый, – небрежно отправляя пистолет в карман куртки, поблагодарила Ванда. – А теперь куда?
– Обратно, на вершину холма. Фотографировать то, что осталось от самолёта.
Они тронулись в путь. Миновали собственную палатку. Вернее, три палатки: одну жилую, и две – хозяйственного назначения. Прошли мимо бездонной горной трещины, где навсегда упокоился достославный господин Наката – необузданно-жадный при жизни до женского пола.
Впереди – по ходу движения – замаячили две неясные точки: одна чёрная, а другая – тёмно-зелёная.
– Чёрная, ясный болгарский перец, является огромным валуном, под который мы – несколько часов назад – поместили трупы легкомысленных караульных, – задумался Лёха. – А, вот, тёмно-зелёная точка? Откуда она здесь взялась? Доставай-ка, верная боевая подруга, низкочастотный излучатель. По моей команде переведёшь белый рычажок на приборе – до упора – направо. То бишь, в положение – «максимум». Ей-ей, будет не лишним…
– Думаешь, что перед нами – какая-то очередная живность? – заволновалась Ванда. – Большая и зубастая?