Снегопад
Шрифт:
– Это имеет отношение к делу?
– нетерпеливо перебил его сосед по столику.
– Имеет, - помолчав, ответил Виктор Сергеевич.
– Имеет отношение... Значит, я говорю, снег был. В общем, стало мне после спирта сперва легко и приятно, зато потом и вовсе несносно спать потянуло. Ну спасу никакого. Ладно, думаю, погодит салют. Ну и залез в кабину ПАРМа. ПАРМы - это...
– Передвижные авторемонтные мастерские, - перебил его сосед по столику.
– Знаю.
Дальше.
Ага. До смены времени полно. Подремлю хоть с полчасика. Сразу же уснул, и сон приснился - будто я у себя в городе, со Светкой,
Я автомат-то на колени положил, сижу смотрю. Вдруг дверь в зал открывается, а оттуда - темень и жуть, и холод, я скажу, страшный. Я будто бы говорю: Свет, я пойду дверь прикрою, а то холодно, а она мочит и вдруг - раз!
– с колен у меня автомат. Я ей хочу сказать, мол, ты не трожь, там один патрон в рожке, а сам не могу. А из открытой двери, из тьмы этой ледяной - голос Цурикова: "Ефрейтор Никитин, кто вам дал право покидать пост?!" Я тут же проснулся, в кабине темень - стекла по самый верх снегом занесло, дверца открыта, автомата у меня на коленях нету, а у двери человек стоит, тоже солдатик, и на меня смотрит. Потом говорит...
Ефрейтор Никитин, еще судорожно отделяя сон от яви, сперва с чумным недоумением, а после со страхом разглядывал незнакомца: в новеньком армейском бушлате, с погонами младшего сержанта, рослый, на полголовы выше его, смотрит спокойно, чуть насмешливо, но без угрозы.
– Гутен морген, герр капрал, - сказал он наконец полушепотом и рассмеялся.
– Хорошо ли почивали?
Никитин одурело мотнул головой, хоть давно уже очнулся, а лишь непонятно для чего изображал сонную одурь, напряженно, с опаской улыбнулся.
– Вот и я говорю, - продолжал незнакомец, - тяжкая у нас служба. Даже спим и то с автоматом. Да ты вылазь, что ты сидишь, как сыч...
Никитин, все еще тряся головой и щурясь от ослепляющего после спертой мглы кабины снега, выбрался наружу...
– ... Я сперва еще , ей богу, подумал, пусть хоть кто, хоть черт, лишь бы не Цуриков. Вылез, первым делом смотрю, где автомат. А он прямо рядом с ним, к колесу прислонен. Надо бы взять, а боязно, возьмет да и треснет по кумполу. А в голове мыслишка глупая вертится: это ж надо, в самый последний день службы да такая хреновина! Даже не страх, а досада...
... И еще была надежда - вдруг обойдется. Ну хоть как-нибудь. Ведь служить-то осталось...
– Ну ты никак не проснешься, - покачал головой незнакомец.
– Не трясись, я тебе все объясню. Короче, я тут неподалеку служу, в артполку. Наверное, знаешь.
(Никитин молча кивнул.) Полтора года отслужил, мне к Новому году отпуск обещали.
Дело и не в Новом годе, просто мне домой надо позарез. Хоть на пару дней.
Короче. Я полкана вожу на газончике. Полкан у нас мужик ничего, но стремный. Я полгода отпуск выпрашивал, наконец уломал. И вот, представляешь, вчера ночью какая-то сучара у меня с "газона" противотуманку сняла. Это, знаешь, фары такие, желтенькие. Полкан мне давно мозги тер - почему машину на стоянку не ставишь!
Доиграешься. А мне лень было, дураку. Ночью приедешь, до стоянки петлять, ворота запечатывать, обратно потом... Ну и доигрался. Завтра мне полкана в штаб дивизии везти, представь, что будет, когда я на этой одноглазой дуре к нему подкачу. Тем более, что завтра он по
– Через две недели?
– Никитин через силу усмехнулся.
– Меня послезавтра тут не будет, не то что... Дембель!
– Дембель?! Тьфу ты! Так о чем тогда вообще говорить. Тебе сейчас все до глубокой фени. А противотуманку я верну, не бойся, я с вашего пэтэо ребят знаю...
– ... я, говорит, ваших ребят знаю. Ну хочешь, говорит, я завтра же к ним приду и договорюсь. Меня ребята на КП пропустят. А я его слушаю, а сам на автомат смотрю. Стоит он, к колесу прислоненный, всего-то руку протянуть. Тут мне в голову стрельнуло: "Айда, говорю, поглядим. Он прямо расцвел, как хризантема в саду. А мне-то важно было его с места сорвать, от автомата отвести.. Он прямо галопом припустился...
– И про автомат забыл?
– усмехнулся сосед по столику.
– Какой там забыл! Он мне сам на ходу крикнул, не оборачиваясь: "Автомат не забудь, капрал. Начальник заругается!"
– Ну и дальше что?
– Дальше? Дальше я автомат взял в руки. И так мне спокойно стало, скажу вам, в жизни так спокойно не было. А потом еще зло разобрало неимоверное. И непонятно, за что...
...за обморочный, обессиливающий, едкий, как похмельная рвота, страх, за пересохший рот, за отвратительно мокрые ладони, за свою жалкую, дерганую улыбку, за плоскую хитрость. И еще за его спокойную, беззлобную самоуверенность и доверчивость. За то, что сам он никогда не смог бы так...
– Стоять! На месте стоять!
– Ты чего?
– незнакомец, пораженно обернулся.
– Мы же, вроде...
– Я сказал - стоять!!
– кричал ефрейтор Никитин, с тоскливой ненавистью осознавая, что кричит-то он, собственно, не от злости, а для того лишь, чтоб их услышали.
– Теперь назад! К стене, к стене! Незнакомец покачал головой и шагнул обратно.
– Даешь ты, капрал, - зло усмехнулся незнакомец..
– Ты же дрых, как сурок вонючий, я бы мог вообще тебя не будить. Просто подводить тебя, козла, не хотелось. А лучше всего - спрятал бы твой автомат и ты бы мне эту противотуманку-противохеранку сам бы снял да и принес. Гаденыш ты, вот что...
И Никитин почувствовал, что сгинувший было страх вновь проник в него откуда-то снизу и словно разжижил внутренности, выдернул из него какой-то стержень. Он даже толком не мог понять, чего он, собственно, боится. Вдруг со слезливой злобой подумал о своих товарищах по караулу, сидят себе сейчас в теплой, протопленной караулке, курят, болтают о бабах, ржут, а почему бы нет, у них все в порядке, на них никто не смотрит с насмешливой, презрительной угрозой, они еще могут вообразить себя невозмутимыми храбрецами. Это почему-то именно ему, Никитину, выпал этот полночный бред, причем в самый последний день службы.