Снегурочка для детей министра
Шрифт:
Когда я приезжаю в кинотеатр, где должна состояться премьера, большинство моих коллег, в том числе Антонина Сергеевна, уже на месте.
Мы приветствуем друг друга, общаемся и поочередно выходим на красную дорожку, чтобы попозировать фотографам, а сразу после – в заполненный журналистами пресс-рум, где представители различных журналов и интернет-порталов задают каждому пять-шесть вопросов о нашем сериале, наших персонажах и актерских планах на будущее...
Я заметно волнуюсь. Мало того, что это мой первый выход в качестве киноактрисы,
Выхватив момент между двумя вопросами, которые задает мне журналист из еженедельника «Киноприма», я громко говорю в микрофон:
– У меня есть политическое заявление. Анатолий Германович Арамен, глава одного из департаментов в министерстве цифрового развития, занимается подлогом и шантажом с целью финансового обогащения своего незаконного бизнеса, а также подкупом суда и иных должностных лиц из личной мести Опалову Матвею Тихоновичу – третьему заместителю министерства... – в этот момент у меня отбирают микрофон, а меня саму выталкивают с трибуны пресс-рума.
49 глава
В течение нескольких коротких – но таких бесконечно длинных! – мгновений я чувствую себя совершенно ослепленной и оглушенной...
Вспышки фотокамер, щелчки затворов, крики журналистов – все это сваливается на меня и словно обливает ледяным душем...
Потом чьи-то сильные руки хватают меня под руки, бесцеремонно тащат прочь, за кулисы, и я слышу возмущенные голоса:
– Кто она вообще такая?! Кто ей разрешил рот открывать?! Что она о себе возомнила?! Арамен ее уничтожит! И продюсеры тоже! Безмозглая девчонка! Испортила премьеру сериала!
У меня нет совершенно никаких сил сопротивляться, я словно послушно плыву по течению, вдруг так ясно понимая Матвея, который тоже устал бороться с этой насквозь прогнившей системой, но потом... потом чужие руки вдруг отпускают меня, в глаза резко ударяет яркий свет, от которого я инстинктивно зажмуриваюсь, и я слышу громкий, решительный голос нашего продюсера, Антонины Сергеевны Карамелевой:
– Немедленно оставьте ее в покое! Она – моя главная звезда!
– Вы это серьезно?! – насмешливым тоном спрашивает мужчина в черной футболке и с электрошокером на ремне джинс – судя по всему, охранник. Это именно он и его коллега тащили и обсуждали меня.
– Вполне серьезно, – кивает Антонина Сергеевна, и я, почувствовав в ней защиту, быстро перебираюсь на ее сторону, подальше от этих грубых мужланов, которые лапали меня без разрешения.
– Ваша звезда – девчонка, которая не умеет держать язык за зубами?!
– Моя звезда – девчонка, которая не может терпеть несправедливость и вступается за людей, которые ей дороги!
– Ну и дура, – охранник цинично сплевывает прямо на пол. – Кажется, кто-то уже полицию вызвал...
– Что?! Полицию?! – сама того не ожидая, я неожиданно вступаю в разговор. Если честно, меня охватывает паника.
Почему, зачем полицию?!
Разве я нарушила какой-то закон?! Разве у меня нет свободы слова, права говорить то, что я считаю нужным?!
Ха... Наивная.
Политика – грязное дело. Если лезешь в нее – будь готов держать ответ...
И
Я ждала чего угодно, но точно не этого...
Ждала, что меня осудят пресса и коллеги. Что премьера будет сорвана. Что сериал вообще не выйдет, а меня исключат из университета. Что я никогда не буду сниматься в кино и играть в театре...
Но полиция?!
– А ты чего хотела?! – фыркает охранник. – О таком нельзя трепаться в публичном поле. Арамен тебя уничтожит.
– Проваливай! – говорит ему Антонина Сергеевна грубо, а потом поворачивается ко мне и хватает меня за плечи, встряхивая, чтобы я пришла в себя: – Почему-то я предчувствовала, что ты выкинешь что-то подобное...
– Простите, пожалуйста, простите меня, Антонина Сергеевна, – начинаю умолять я. – Мы с Матвеем Тихоновичем покроем все убытки...
Продюсер нервно смеется:
– У вас нет таких денег, поверь мне, просто нет! Но еще не все потеряно!
– Что?! – переспрашиваю я, шмыгая носом, потому что непрошеные слезы скапливаются в уголках глаз. – Правда?!
– Правда! – кивает Антонина Сергеевна. – Раз уж заварила эту кашу – вари до конца!
– Но... обычно говорят – расхлебывай...
– Нет! – она качает головой и встряхивает меня еще раз. – В нашем случае – вари! Если сейчас дело замнут, то серия с тобой никогда не выйдет в эфир, ты сама окажешься на задворках индустрии с практически нулевым шансом на реабилитацию, тебя вышвырнут из университета, а я... я как минимум получу выговор за то, что премьера моего сериала была политизирована... мне все это не нужно, Эльвира, а тебе?!
– Мне... мне тоже не нужно... – я качаю головой, только теперь понимая до конца, что натворила... я подставила не только себя – но и человека, подарившего мне мою первую роль в кино. – Но я не могла молчать...
– Понимаю, – кивает Антонина Сергеевна. – Именно поэтому сейчас ты пойдешь и расскажешь прессе все от начала и до конца...
– Что?!
– Про свое знакомство с Матвеем Тихоновичем, про их личные, политические и бизнес-разногласия с Араменом, про суды и особенно – про то, что маленького ребенка держат в детском доме, хотя у девочки есть любящий отец. Пресса уже писала об этом, и общество было на стороне Матвея Тихоновича, но... дело замяли. Теперь не должны. Иди и говори об этом так громко, как только можешь. Используй все свои актерские способности. Всю свою смелость. И всю свою любовь. Ну а я... я поговорю с коллегами, чтобы они поддержали тебя.
– И вы... вы тоже поддержите?! – я задыхаюсь от ее слов и одновременно рыдаю, не в силах сдержать эмоции: страх, ужас, восторг, гордость, благодарность...
– Да, конечно, – кивает Антонина Сергеевна. – И не только потому, что от этого теперь зависит успех моего сериала и мое собственное будущее в индустрии, но и потому, что ты права. Происходит беспредел – и молчать об этом уже невозможно... Давай, беги! – она хлопает меня по плечу, и тогда я, с трудом переставляя негнущиеся ноги, шагаю обратно, в сторону пресс-рума, чтобы выйти к трибуне и рассказать свою историю, историю Матвея, историю Вари...