Снежное чудо
Шрифт:
Что же я наделал?
И слышит, пробирается кто-то сквозь чащу, шебаршит листьями.
Сейчас мне попадет, — перетрусил Заяц. — Не вытерпел, скажут, съел общий кочан. Эх ты...
Но так как был он умным Зайцем, то и не стал дожидаться, когда соберутся все и начнут стыдить его, нырнул в кусты, только его и видели.
А на поляну с охапкой ровненьких сухих палочек вышла Лиса. Бросила их на траву, вздохнула:
Устала, пока донесла. Ну да ладно, наварим сейчас щей и наедимся... Э, а где же кочан наш?
Ширк, ширк Лиса по полянке — нет капусты, одна кочерыжка валяется,
Я, наверное, первым иду. Я вон как торопился — хватал и хватал. Я молодец.
Охнула Лиса:
Увидят меня сейчас возле кочерыжки и подумают, что это я капусту съела. И будут стыдить. За чужой грех краснеть придется.
Но так как Лиса была умной, то и не стала дожидаться, когда соберутся все, кинулась в кусты, только шорох пошел по ним. И не догадывалась раньше, что в ней прыти столько. А на поляну Барсук вышел, дрова принес. Посмотрел — нет никого, похвалил себя:
Так и есть, я первый. Не зря же я старался — хватал и хватал. Молодец я. Наварим сейчас щей и узнаем, какие они на вкус, щи вареные... Но я что-то капусты нашей не вижу. И Зайца нет почему-то.
Бросил Барсук дрова и давай полянку обшаривать. Наткнулся на капустную кочерыжку и рот разинул:
Съел кто-то.
И слышит: Медведь сквозь чащу продирается, басит на весь лес:
Эх, мелкота! Что вы там принесете? Ни дыма, ни огня от ваших дров не будет. Что в вас силы? Вот я так почти целое дерево волоку, потому что я Медведь.
Попался, — охнул Барсук и присел от страха. — Увидит меня Медведь с кочерыжкой и скажет, что это я съел капусту. Вот это, скажет, молодец!
Но так как Барсук был умным Барсуком, то он не стал дожидаться, когда соберутся все, кинулся в кусты — и был таков, а Медведь вышел на поляну, осмотрелся, покачал нечесаной головой:
Нет еще никого. Эх, мелкота! Нашли, гляди, теперь по сучку и донести не могут. Не то что я — почти целое дерево приволок, потому что я Медведь. Сейчас разожжем с Зайцем костер и начнем щи варить. Пока остальные придут, а уж у нас и щи булькают.
Но смотрит Медведь: один он посреди полянки. Зайца нет. В траве обглоданная капустная кочерыжка валяется, а издали доносится тоненький голосок Ежа:
Я тоже прутик в общий костер несу. Мне тоже дадите щец похлебать, я ведь тоже проголодался. И я ведь тоже ваш.
Втюхался! — обмер Медведь. — Подумают на меня теперь. Скажут: «Съел Медведь кочан капусты и не поделился ни с кем, потому что Медведь». Стыдобища-то какая!
И так как Медведь был умным Медведем, то он не стал дожидаться, пока соберутся на поляну звери и увидят его, большого, возле маленькой обглоданной капустной кочерыжки. И хоть ленив бегать был, бросился со всех ног в кусты и залег у себя в берлоге.
И пошла с той поры у зверей дружба врозь. Прячутся друг от друга по кустам, стыдятся в глаза поглядеть. И все ищут Зайца, чтобы признался по-честному, что это он съел капусту. Зайцу признаться не трудно, да не уверен он, что его за уши трепать не станут, оттого и носится по лесу, прячется ото всех.
БАРСУК
Жили по соседству в Гореловской роще два медведя: мед-
ведь Спиридон и медведь Лаврентий. В добре жили — сердце в сердце. По праздникам в гости друг к дружке хаживали, медком угощались. А неподалеку от них барсук Филька жил. Прижимистый, диковатый — и сам ни к кому, и к нему никто. И завидно было ему, что медведи живут дружно. Вот и решил он поссорить их. Приходит к медведю Лаврентию и ну нашептывать ему в ухо:
— Жалко мне тебя, Лаврентий. Доверчивый ты больно, совсем простак. Считаешь другом медведя Спиридона, а он ходит по роще и посмеивается над тобой. «Лопух, говорит, медведь Лаврентий. Не успеешь порог его берлоги переступить, а уж он мед на стол тащит — угощайся. Я, говорит, к нему только за тем и хожу, чтобы мед есть. Он, разиня, нараспашку живет — приходи, пользуйся. Ну я и пользуюсь!»
Врешь! — рявкнул медведь Лаврентий. — Врешь, Филька, оговариваешь Спиридона. Не один день знаю его. Гляди, я в гневе несдержан бываю. Зашибу невзначай до смерти.
Перепугался Филька: ох, в недобрый час подвернулся, надавит чуть покрепче медведь — и дух из него вон. Подлое дело, оказывается, легко начать, да не знаешь, каков конец будет. Не рад уж Филька, что и врать начал, да на попятную идти поздно: слишком далеко зашел. Говорит:
Крик, Лаврентий, не беседа, кричать и дурак может. А если я вру, пусть провалюсь я на этом месте.
Страшной клятвой поклялся барсук.
Смотрит медведь Лаврентий: сейчас расступится земля и примет Фильку. Но тот как стоял, так и остался стоять, а земля далее и не ворохнулась под ним. И тогда поверил медведь всему, что сказал барсук. За стол усадил его, миску меда на чистую скатерть поставил, угощает, жалуется:
Как она, жизнь-то, повернуться может, а! В глаза, значит, друг, а за глаза — лопух, а я-то верил... Эх, Спиридон, Спиридон...
А Филька ест мед и поддакивает:
С друзьями уж так: в радости они сыщут, а в горести забудут. Сегодня их полна берлога, а завтра и здравствуй сказать некому. Объели, опили — и поминай как звали. Нет уж, лучше самому себе жить. И радость и горе — все твое, все от тебя. Неужто ты, Лаврентий, умом еще не дорос, чтобы понять это?
Говорил Филька, а сам мед за обе щеки уписывал. Наелся до сини в глазах, до полной сытости, а остатки слил в корец и унес домой — пригодится. Отдохнул после сладкого обеда, а к вечеру, близко к сумеркам, к медведю Спиридону подался. Пришел и ну нашептывать в мягкое слушающее ухо:
У медведя Лаврентия в гостях был сейчас. Что он говорит о тебе, сказать даже страшно! Говорит, что ты жулик, что ты делаешь только вид, что живешь честно, а сам мед потихоньку из его ульев по ночам воруешь.
Поднялся медведь Спиридон, натопорщился:
Врешь, Филька, врешь! Ух и язык у тебя блудлив, что коза. С ветру говоришь, с чужого дыма. Не мог Лаврентий обо мне сказать такое. Мы же с ним с детства друг друга знаем. Сколько раков на речке вместе переловили, сколько репьев друг у дружки со спины выбрали. Он же друг мой!