Снежный ком
Шрифт:
Я все-таки успел спасти Ваську от разгневанной мамы, но свой «гипюр» она просто выхватила у меня из рук.
— Какой ужас! — сказала мама, рассматривая замызганную, изорванную в клочья кофточку.
— Просто кошмар, — поддержала ее бабушка.
Мама открыла наш встроенный в коридоре платяной шкаф и стала в нем рыться.
— А где шифонная кофточка? — спросила она. — Где газовая косынка? Где новый американский батник? Почему твой костюм кое-как на крючках болтается? Значит, ваши хомяки и здесь побывали?
(Да, знала бы мама, какие «хомяки» здесь
— Ей-богу, ничего не понимаю, что здесь произошло! — папа даже руками развел.
— Давно пора понимать. Скоро уж четырнадцать годов, как вместе живете, — вмешалась бабушка.
— А ты понимаешь, что я так больше не могу! — сказала мама. — Пишешь о деревянных теремах, что строили при царе Горохе, а живого человека перед собой не видишь!
Насчет «живого человека» — видит его папа или не видит, я ничего бы не мог сказать, но вот папины деревянные терема, все в кружевах, мне всегда очень нравились. Наверное, потому, что у папиного папы, моего дедушки, в деревне такой же бревенчатый дом с резными наличниками, как у папы на картинках… И на стене перед столом, и на столе… И на фотографиях, которыми он залепил всю стену. Над этими чертежами и фотографиями мама как-то прикнопила шутливую надпись: «Как без единого гвоздя построить дом». Папе понравилось, и он эту надпись оставил. Выше надписи, под самым потолком, он повесил табель-календарь. И хоть сейчас был уже конец августа, на календаре с красивой фотографией зимнего леса вот уже полгода томился снежный февраль.
Не очень-то подходили для папиного кабинета и обои: по всем стенам красовались в шахматном порядке букеты цветов. Об этих букетах я еще расскажу немного позже.
Сказав папе, что он «живого человека перед собой не замечает», мама вскочила на кресло, потом — на папин письменный стол и стала отшпиливать укрепленные булавками на стене чертежи, фотографии и рисунки.
Под чертежами обнаружились еще три таких же календаря, расположенных над столом по вертикали — все с одинаковой красивой фотографией заснеженного зимнего леса, обозначающей месяц февраль.
— Сколько же мне все это терпеть! — мама один за другим сбросила на пол календари, и тут обнаружилось, что букеты под ними «растут» корнями вверх.
— Ну, Милочка, ну ты же помнишь, — виновато начал папа. — В тот день, когда мы закончили ремонт, такие обои не нашли… А когда нашли — эти уже выцвели… Да!.. Мы же хотели сюда наклеить репродукции!.. Айвазовского!.. Девятый вал!..
— Вместо четырех одинаковых календарей, — в крайнем возмущении сказала мама, — четыре вала и все — «девятые»?.. Или, может быть, коленчатые?.. От твоих самосвалов?.. Другим великолепные квартиры строишь, а своя — только лишь бы переночевать?.. Нет, это просто уму непостижимо!..
— Академик, без гвоздя в голове! — вставила в разговор свое слово бабушка.
Мама спрыгнула на кресло, а потом на пол. Папа бережно ее поддержал, но мама настолько рассердилась, что с негодованием оттолкнула его руку, швырнув на пол свой изодранный Васькой «гипюр».
— Петр! — строго сказала она. — Я еду к маме!
Папа вздохнул, подошел к вешалке и надел свою телогрейку.
— Ну тогда я тебя хоть до метро провожу.
— В телогрейке? — мама очень строго посмотрела на него. — В чем на свой стройучасток, в том и жену провожать?..
— В самом деле… — смущенно оглядев себя, согласился папа и попробовал пошутить: — Это я по привычке. Рабочим пример показываю: тому, кто в телогрейке, водку не продают…
— Вот и показывай, а меня уволь от этого впечатляющего зрелища! Едем, мама! — сказала она бабушке.
— Ма… А карманы? — испуганно крикнул я.
— Не до карманов…
— Но мне так хотелось показать джинсы Павлику!..
— Ну хорошо, — согласилась мама. — Желание твое понятно… К сожалению (она взглянула на папу), не все стремятся выглядеть если не элегантно, то хотя бы современно…
Мама достала из чемодана джинсы с недошитыми карманами и протянула их мне.
— Здесь немного осталось, — сказала она, — сам дошьешь.
— Что это вы? — с непонимающим видом спросил папа. — К новым джинсам старые карманы прилаживаете?
Я подумал, что мама даже отвечать не станет, настолько неудачный вопрос он задал.
— Джинсы новые, но всего лишь фирмы «Милтонс», — сказала она. — Вот видишь, на кармане мартышка. А эти карманы, хоть и старые, но зато знаменитой американской фирмы «Ли»! Понятно?..
— Вот теперь понятно, — охотно согласился папа. Но я-то точно видел: ничего ему в наших с мамой делах непонятно…
Как раз в это время брякнул звонок у нашей входной двери.
— Это наверняка Павлик! — крикнул я и бросился открывать.
Но вместо Павлика к нам вбежала соседская Наташка — первоклашка, что живет этажом выше — такая дылда в красных рейтузах, в белой шапочке и белом пальто.
— Здравствуйте, Людмила Ивановна! Здравствуй, Слава! Вы уже приехали?.. Дядя Петя, а у нас часы остановились. Скажите, пожалуйста, который час?..
Я точно видел, что Наташку не очень-то интересует время, ей просто было любопытно, какие мы приехали и что привезли. Незаметно я сложил джинсы и убрал их за спину, зная, что у Наташки такие глазищи: и сквозь карманы «Ли» мартышку «Милтонс» увидит.
Папа не сразу ей ответил. Втихомолку поглядывая на зажатую в руке счетную линейку, он шептал: «Корень квадратный… Э-э… Ты спрашиваешь время?.. Без двадцати шесть…»
— Спасибо!.. — пискнула Наташка. — Ой! Ой! У меня там молоко на плите!.. И, растопырив пальцы около головы, как будто всем было очень интересно на нее смотреть, Наташка выскочила за дверь.
— Наведите порядок и позвоните мне, — строго сказала мама.
— А? — переспросил папа, непонимающе глядя на маму. Губы его шевелились: наверное, он все еще считал свои то ли круглые, то ли квадратные корни.
— Нет, это просто невозможно! Я больше не могу! Не могу!.. — сказала мама и, повернувшись к бабушке, коротко бросила: — Едем!