Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера
Шрифт:
Тем жарким летом 1955 года этот инцидент и устрашающие заголовки к статьям о Суэцком кризисе поселили в моей голове пугающие мыли о том, что однажды я вместе со своим маленьким театром и средневековыми зданиями буду уничтожен дикой неконтролируемой силой. Это был первый раз за все каникулы, когда я молился перед сном.
Очень скоро театры пополнили список аббатств, соборов, поместий и всего того, что я так любил в детстве. В 1950-х появились первые телевизоры. И театры, которые были неотъемлемой частью довоенной жизни Британии, превратились в унылые бесполезные остывающие трупы. Театр за театром сдавались на милость неприятеля. Но я находил их тяжелое положение неотразимым. Некоторые театры
Помню, как залезал в заброшенный театр Bedford в лондонском Камдене. Этот театр был прославлен в начале двадцатого века художником Уолтером Сикертом, который нарисовал его ярким и полным жизни. Но в мое посещение дождь лился через отверстие в прохудившейся крыше… Спустя два года все это превратилось в одно лишь воспоминание.
Некоторые счастливчики избежали смерти, будучи превращенными в телестудии. Челси Пэлас был как раз одним из них. Я был там на записи популярного тогда комедийного сериала «The Army Game». Зрительный зал был поднят до уровня сцены и превращен в огромный плоский пол, по которому вокруг крохотных съемочных площадок перемещались огромные камеры.
В конце 1950-х такие шоу стали показывать в прямом эфире. На некоторое время и «Харрингтон Павильон» превратился в телестудию. Но здравый смысл победил достаточно быстро, и новый театральный сезон был открыт грандиозным мюзиклом «The Weird Sisters» по «Макбету».
Сейчас Челси Пэлас превратился в очередной торговый центр. Но что бы театральный продюсер поставил в таком замечательном месте теперь?
И ВСЕ ЖЕ была программа, поразившая меня по-настоящему – воскресное ночное рок-н-ролл шоу «Oh Boy!». Его неоспоримое преимущество было в том, что его снимали в театре. В прекрасном старом театре Хакни Эмпайр, по невероятному совпадению спроектированном тем же архитектором, что работал над Лондон Палладиум, Фрэнком Мэтчемом. Шоу снимал режиссер Джек Гуд, который впоследствии спродюсировал «Поймай мою душу», рок-драму по «Отелло». Гуд использовал в шоу зрителей, как будто они были частью съемочной группы. Камеры то и дело перескакивали со сцены на кричащих в исступлении девушек, которые приветствовали британских звезд под псевдонимами вроде Дикий, Неудержимый, Яростный. Невероятной была аккомпанирующая группа Lord Rockingham’s XI с их хитроумной хореографией. Я уверял маму, что Брамс будет намного убедительнее, если классические оркестры будут делать нечто подобное. Годы спустя Клифф Ричард рассказал мне, как подготавливалось каждое шоу, и как все было срежиссировано вплоть до самых мелочей.
Шоу «Oh Boy!» произвело неизгладимое впечатление на меня. С его появлением рок-н-ролл стал синонимом музыкального театра, и «Харрингтон Павильон» вскоре оказался в пылу рок-постановок.
К тому времени, как мой возраст стал двузначным, Джулиан превратился в гения полуразмерной виолончели. Слово «вундеркинд» перекрывало любой шум на Харрингтон-роуд 10, и неудивительно, что мама полностью переключилась на моего младшего брата. Несмотря на это мы оба поступили в субботнюю детскую школу в Королевском музыкальном колледже. Я – со своей сияющей валторной.
Но, как мама и опасалась, я был в лучшем случае проблемой, если не катастрофой. Так что она плюнула на мою академическую карьеру, а за ней и я, воодушевившись эпизодом со школьным концертом. Мысли обо мне как о самом юном королевском стипендиате в Вестминстерской средней школе испарились без следа. Я даже не пробовал участвовать в стипендиальном конкурсе под названием «The Challenge». Маминым единственным утешением было то, что я поступил в Вестминстер в двенадцать лет, на целый год раньше, чем другие дети. Тем временем, я все чаще бывал в компании своей восхитительно озорной тетушки Ви.
3
Тетушка
Небольшое напоминание: тетушка Ви была маминой старшей сестрой. Она была замужем за доктором Джорджем Кросби, неряшливым и несколько высокомерным врачом, у которого бабушка Молли некоторое время работала секретаршей. Ви называла его «Потто», и это было действительно подходящее прозвище. Кажется, словосочетание «важная шишка» было придумано специально для него.
Ви, Джордж и рыжий кот Купер жили на верхнем этаже дома на Уэймут-стрит, прямо над дядиной работой. В месте достаточно близком к главной медицинской улице в Лондоне – Харли-стрит, но более дешевом и приятном.
Я сбегал к ним при каждом удобном случае. Квартира или «мезонет», как Джордж называл его, казалась невероятно гламурной (моя тетушка сказала бы «модной») после грязной и шумной Харрингтон-роуд.
Наверху у них была гостиная, вход из которой в соседнюю комнату был выполнен в виде невероятно модной арки. Там стоял стерео проигрыватель, и тетушка ставила те латиноамериканские хиты пятидесятых, которые направо и налево демонстрировали чудеса стереофонического звучания. У них была столовая с баром и винным шкафом, где Джордж хранил свою коллекцию Бароло. До этого единственные винные бутылки, которые я видел, служили подсвечниками. Была кухня Ви с приправами, луком, чесноком и вином, где она придумывала рецепты для современных женщин.
В 1956 году она написала и опубликовала кулинарную книгу «The Hostess Cooks», подписав девичьей фамилией – Виола Джонстон. Ее главная идея заключалась в том, что в пятидесятые уже мало кто мог позволить себе помощь домработниц. И рецепты в книге были такие, что женщина могла появиться из кухни без потекшей туши и с блюдом, как будто у нее в рабстве трудится армия шеф-поваров, и при этом успеть отдохнуть. Это все было так непохоже на брюссельскую капусту Харрингтон-роуд.
Также там были трое друзей Ви. Среди них – Тони Ханкок из знакового ситкома «Hancock’s Half Hour». Ви однажды привела меня к нему домой, где он учил попугая говорить: «Идите к черту, миссис Уоррен». Миссис Уоррен была домработницей, которую Тони ненавидел. Так что он придумал этот способ, чтобы она уволилась. Но она этого не сделала. Позже тетушка Ви рассказала мне, что в один прекрасный день попугай заорал «У Ханкока нет яиц».
Другой друг – режиссер Рональд Ним, тот самый легендарный оператор Дэвида Лина, который снял такую британскую классику как «Большие надежды». Однажды мне довелось работать с ним на фильме «Досье ОДЕССА». Там был Вэл Гест и его потрясающая жена-актриса Иоланда Донлан. Я был в полном восторге от нее, ведь она играла главную роль в «Expresso Bongo» с Клиффом Ричардом. Фанатов балета может удивить, что рок-н-рольные номера в этом фильме ставил сэр Кеннет Макмиллан, еще один человек, с которым меня не раз сведет профессия.
Несколько лет спустя в фильме «Миллион лет до нашей эры» Вал открыл Ракель Уэлч. Именно он создал узнаваемый образ мисс Уэлч в замшевом бикини, который потом использовал на рождественских открытках. Я до сих пор храню свою.
Наконец, в доме Ви можно было встретить Виду Хоуп, театрального режиссера, которая имела огромный успех с «Приятелем», одним из немногих британских мюзиклов пятидесятых, добравшихся до Бродвея. Юная Джули Эндрюс играла в нем главную роль и именно после «Приятеля» ее позвали играть в «Моей прекрасной леди». Я помню, с какой страстью Вида поливала бродвейский мюзикл, который только что посмотрела: «Тошнотворное шоу с пятидесятипятилетней женщиной, которая притворяется восемнадцатилетней монашкой; плюс масса сладеньких миленьких детей». Она, конечно же, говорила о Мэри Мартин в «Звуках музыки».