Снохождение
Шрифт:
— Ты так на меня действуешь, — ответил легат.
— Как? — опешила она.
— С тобой… освобождаешься, вот тут… — постучал себя по виску. — Не хочешь ни о чём думать. С кем я ещё здесь могу искренне поговорить?
Так было и в эту тёплую, глубокую ночь. У Миланэ целый день хранилось прекрасное настроение; немало этому способствовало то, что ровно через семь дней ей предписано уехать в Сидну. «Я возвращаюсь!», — тихо ликовала она. Легат где-то ухитрился раздобыть вполне неплохого вина для неё, сам же пил какое-то местное невообразимое варево. Ни он, ни она не говорили
— Прошу прощения. Мой легат, сиятельная… Плохие новости, — вдруг вошёл один из когортенных.
— Что случилось? — спросил легат, и Миланэ впервые в жизни увидела, чтобы кто-то вмиг протрезвел.
— Прибежал раненный. Сообщил, что на северной дороге разбили обоз.
— Какой ещё обоз? Где?
— Возле овражного провала, на развилке.
Развернули карту. Командующий легионом никак не мог внять, какой обоз мог там очутиться. Северная дорога была непроходимой и дикой — это раз. Два — это обоз не появлялся возле их лагеря. И три — он вообще не мог там быть.
Привели льва. Тот воистину выглядел ужасно: грязный, израненный, еле стоял на лапах. Крупный и сильный с виду, он совсем сдал, и никак не мог внятно объяснить, кем является.
— Хозяйка погибла, хозяйка погибла, — только и повторял.
Легат поскрёб гриву.
— Хайти, возьми своих головорезов из первой и сходи туда. Да, лучников Харнаса не забудь.
— Толку там от них, — пожал плечами дренгир когорты.
— Что-то не так? Что-то неясно? — осведомился легат.
— Слушаюсь, мой легат. Ваалу-Миланэ, пусть сиятельная займётся этим… — он указал на раненого льва.
— Хорошо.
Она увела того в свой шатёр; заснул он вмиг, как только дотронулся к меховой накидке на кровати, каким-то неестественно быстрым и глубоким сном. Тем временем Миланэ полностью раздела его, осмотрела. Так, он явно от кого-то убегал: на спине виднелся знак сильного удара; также оказался ранен в плечо, но несильно, вскользь. За всё время он даже не пошевелил ухом — так сильно спал; в какой-то миг она посчитала, что вовсе умер, но напрасно.
Набросав всякой одежды и несколько шкур на два сундука, Миланэ прилегла поспать; казалось, она проспала лишь кратенький миг, как тут в её шатёр вошёл тот самый когортенный.
— Ваалу-Миланэ…
— Да-да, — резко встала Миланэ, притворившись бодрой и вовсе не сонной.
— Прошу преподобную поехать со мной.
**
Ранний рассвет.
Картина её взору предстала, конечно, ужасная. Хоть она и была на Востоке уже почти четыре луны, но настоящих картин смерти почти не видела, во многом благодаря везению — она служила легиону, который сейчас отдыхал от походов. Этот странный обоз состоял из одного, очень богатого дилижанса, уже разбитого и разграбленного дочиста, да большой повозки со всякими вещами, которые были разбросаны по дороге и лесу. На земле осталось десятка два львов; все вооружены и в доспехах, но это были не воины Легаты, а личная охрана.
Воины выставили охранение, осматривали убитых, пытались найти какие-либо бумаги и переворачивали оставшиеся вещи.
— Как ужасно… Кто эти Сунги? — спросила Миланэ, когда они
— Выясняем.
— Всё очень плохо, но… чем могу помочь, сир Хайти? — спросила она, держась за его плечи.
Он соскочил с фиррана и помог слезть молодой Ашаи. Фирран зарычал, обнажив клыки.
— Нэй, нэй… — когортенный потрепал его по гриве, ибо фиррана волновал запах крови. — Пошли, сиятельная. Тут всё непросто, есть кое-что. Точнее, кое-кто.
Миланэ заметила, что недалеко от дилижанса собрались львы. Все они глядели вниз, но она не могла увидеть, на что именно; кто скрестил руки, кто чесал гриву, кто негромко переговаривался. Узнала командира второй когорты, потом ещё нескольких дренгиров, затем заметила и самого легата.
— Мой легат, наша Ашаи здесь.
— Хорошо, — негромко ответил легат Уруз. — Ваалу-Миланэ, надо бы сюда подойти.
На земле лежала молодая львица; как загнанный зверь, она смотрела снизу вверх с полуоткрытым ртом и прижатыми ушами. Собой она прикрывала кого-то, вцепившись в окровавленную одежду когтями, выглядела крайне неважно, нос её почернел, она сильно дрожала то ли от холода, то ли страха.
— Не подходите, не троньте, — хрипло повторяла. — Нельзя. Не подходите, не троньте…
— Вот, вот, посмотри, вот пришла Ашаи-Китрах! Посмотри, подними голову! — спохватился один из дренгиров; было ясно, что он провёл немало времени, упрашивая её сдаться и дать себя забрать от того, кого она прикрывала. Удивительно, но никто не делал насильных попыток убрать её от мёртвого тела.
Миланэ присела возле на одно колено.
— Что случилось? — дотронулась она к щеке львицы, но та с необычайной силой отпрянула.
— Ты Ашаи? — насторожилась; в глазах затеплилась жизнь и хоть какое-то осмысление окружающего.
— Да, Ваалу-Миланэ-Белсарра, Сидны дисциплара. Несу служение в этом легионе. Кто ты и кто под тобой?
— Это наша госпожа. Её убили, — ответила львица, причём с таким безмерным удивлением, будто бы их госпожа была бессмертной и вдруг случилось невероятное.
— А кто твоя госпожа?
Какие-то мгновения от неё не было ответа.
— Вестающая, — она приложилась щекой к мёртвому телу. Миланэ попыталась забрать её прочь, но львица воспротивилась. — Нельзя…
Впрочем, слова были сказаны слабо, а противление — мягким.
— Мне можно, я Ашаи, — успокаивала Миланэ, взяв её за подбородок. — Я — мастерица траура. Мне можно. Мне можно. Заберите её…
Воины с готовностью забрали, взяли на руки и унесли.
— Наконец-то, — вздохнул кто-то из львов.
— Ваалу-Миланэ, она нам говорила, но мы не очень верили. Это действительно Вестающая? — спросил Уруз.
Дисциплара ответила не сразу — осматривала погибшую. Стройная львица тёмной шерсти в некогда превосходном наряде, совсем юная; лицо её сильно обезображено с левой стороны, руки, намертво сложенные у живота — в крови. Пояс разорван — с него сняли кинжал-сирну, стамп и вообще всё, что только можно снять ценного. Серебряного кольца сестринства тоже нет, но Миланэ заметила явный след от него, ведь кольцо Ашаи-Китрах почти никогда не снимают.