Снова хочу быть твоей
Шрифт:
— Брачующиеся, поставьте ваши подписи, — предлагает она с улыбкой и подвигает к нам журнал регистрации.
Первым свою подпись ставит Сева — быстрым уверенным росчерком, а потом передаёт ручку мне. Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и мне приходится задержать дыхание, чтобы внешне не показать всё своё волнение.
Крепче, до белых пальцев, сжимаю ручку и вывожу подпись, а когда кладу ручку на стол, вижу, как следы от мелких бороздок отпечатываются на коже.
Во рту всё пересыхает, когда Сева
— Поздравляю вас, — улыбается регистратор. — Вы стали мужем и женой, а теперь можете…
— Благодарю, — кивает Сева, не давая женщине договорить.
Она замолкает, смущённо улыбнувшись, потом нам выдают наши паспорта со штампами и свидетельство о регистрации брака.
Теперь по документам я Артинская.
— Тебя подвезти? — спрашивает Сева, когда мы выходим на крыльцо ЗАГСа. На улице тепло, но поднимается ветер. Ощущение, что вот-вот дождь пойдёт. — Я еду в офис, могу до дома подкинуть.
— Нет, спасибо, — сглатываю горечь в горле. Сидеть сейчас с ним в одной машине дастся мне слишком сложно. Мне нужно побыть одной, чтобы проглотить эту горькую пилюлю под названием “А всё могло быть по-настоящему, если бы не ты, Лиза…” — Мне нужно вернуться в клинику. Приёма уже не будет, но место новое, надо с техникой поковыряться.
— Ясно, — кивает в ответ. — Ладно, я поехал. Роману привет передавай.
— Сам и поздороваешься, — выдавливаю улыбку, но чувствую, как сводит скулы от напряжения.
— Я сегодня поздно буду. Возможно, приеду только завтра.
Воздух в лёгких вязнет и стынет, словно свежий цемент. В лицо кровь ударяет и я отчаянно надеюсь, что внешне краснею не сильно ярко.
У него своя жизнь — я знала это, когда пришла со своей просьбой. Я ни на что не рассчитываю. Тогда почему внутри меня что-то так надсадно воет, стоит мне представить, как сегодняшней ночью, в тот самый день, когда мы поставили свои подписи, он будет с другой. Будет ласкать её, любить её.
Её. Не меня.
Странно, но в душе скребёт так, словно это не просто сожаления об упущенном, а словно… словно у меня внутри сейчас ранило живые чувства.
Чувства к Севе.
Как такое может быть, ведь это я сбежала от него. Я.
— Хорошо, — пожимаю плечами, пытаясь выглядеть совершенно спокойной. — Передам.
Махнув, Сева сбегает со ступеней, садится в машину и уезжает, а я выдыхаю, но выдох этот получается таким судорожным и рваным, что в груди болью отдаётся. Кажется, будто даже между рёбрами мышцы от напряжения болеть начинают.
Я получила что хотела. Получила свою броню, получила защиту. Но вместе с этим неожиданно обнаружилась глубокая брешь в моём сердце. Брешь по имени Всеволод Артинский —
12
— Красивое колечко, — Ромка проводит своим пальчиком по моему новому обручальному кольцу. — Новое?
Надо же, заметил. Он очень наблюдательный ребёнок вообще, так что я не особенно и удивлена.
— Да, — улыбаюсь и целую его в макушку, а он подтягивает коленки к груди и придвигается ближе.
Сонный уже, глазки как у соловушки. Привычно натягивает рукава пижамы и подкладывает ладошки под щёчку.
— Тебе дядя Сева подарил?
И смышлёный очень. Иногда я сама пугаюсь его сообразительности не по возрасту.
— Да.
— Он твой друг?
— Да, друг, — чувствую, как в горле комок образуется саднящий. — Очень хороший друг.
— Мне он нравится, — Ромка вскидывает на меня свои чистые глаза и смотрит внимательно и очень по-взрослому. — Я тоже хочу с ним дружить.
— Уверена, вы подружитесь, — улыбаюсь сыну и провожу ладонью по его шёлковым волосикам. — Вы вместе вон сколько мебели собрали.
— Да-а-а, — у сына в глазах огонёк загорается. — Я сам прикрутил шуруповёртом перемышки у кровати.
— Перемычки, — поправляю его мягко. — Ну всё, хватит болтать. Давай спать уже.
— Давай, — сладко зевает Ромка. — А завтра дядя Сева придёт и мы ещё что-нибудь починим, да, мам?
— Да, сынок.
Ромка затихает, прислонив голову к моему плечу, а я лежу и смотрю в потолок. Чувствую, как слёзы медленно стекают по вискам и теряются в волосах.
Уже почти полночь, а Севы нет.
Я знаю, прекрасно понимаю всю нашу ситуацию. Я никто ему и он мне ничем не обязан. Но то, что он ночует не дома в день, когда его фамилия стала моей, царапает особенно больно как-то.
Когда Рома крепко засыпает, и его дыхание становится ровным и глубоким, я встаю с постели и иду на кухню. Мне спать совершенно не хочется. Достаю бутылку вина, которую купила по пути из ЗАГСа и распечатываю её, а потом до самого края наполняю бокал.
Подхожу к окну и, глядя на звёзды, делаю первый терпкий глоток. Желудок тут же согревается, в лицо ударяет кровь. Слёзы снова наворачиваются, но я, не моргая, смотрю на звезды, пока глаза не начинают болеть.
В тысячный раз тону в чувстве вины, в тихой, слепой истерике внутри. Мечтаю, чтобы в этом мире вдруг обнаружилась магия, и я могла вернуться в прошлое и изменить его. Всего одну деталь — то самое утро, когда я взяла чемодан и тихо ускользнула, пока Сева спал.
Но магии нет. Волшебства не существует.
Существует ответственность за свои действия, и я прошу у Бога лишь сил, чтобы эту ответственность принять и не разваливаться на куски каждый раз, когда Сева будет не ночевать дома.