Снова хочу быть твоей
Шрифт:
Это он. Сомнений нет. Да их и не было. Мой мир сужается до одной мысли: сделать ему больно. Так больно, чтобы он запомнил это на всю оставшуюся жизнь.
Я двигаюсь прямо в толпу. Люди меня не замечают, потому что я для них — просто ещё один прохожий.
Адреналин кипит в крови. Тело словно заведённая машина. Мышцы вибрируют.
В какой-то момент Руслан поворачивается, встречает мой взгляд, и его лицо искажается в усмешке. Ему даже в голову не приходит, что это его конец.
Я подхожу прямо к нему и, не раздумывая, хватаю его за ворот рубашки
Но мне плевать. Я отвожу руку назад и с силой врезаюсь кулаком в его рожу. Он падает на пол, но я не останавливаюсь. Удар за ударом. Мои костяшки горят от боли, но это ничто по сравнению с тем, что я чувствую внутри. Злость и ненависть. Я хочу уничтожить его. Размазать по полу. Втереть в бетон.
— Сука, это за Лизу! — рычу я, снова ударяя его по лицу. Его кровь пачкает мою одежду и кожу, но это только подстёгивает меня.
Но в этот момент кто-то хватает меня за плечи и оттаскивает назад. Я пытаюсь вырваться, но вижу, что это Лекс. Его лицо серьёзное, взгляд твёрдый. С ним Обласов с парой своих парней за спиной.
— Сева, хватит! — кричит он, стараясь держать меня.
— Он заслужил это!
— Я знаю, что ты зол. Но вряд ли будет лучше, если ты его сейчас забьёшь до смерти на глазах у целого клуба.
Шевцов кивает парням Обласова, те подхватывают мудака под руки и тащат через толпу.
— Идём, — бросает Лекс мне, и мне ничего не остаётся, как послушать друга.
Он прав. А сам я сейчас с трудом могу принимать решения.
— Чё, суки, толпой на одного? — скалиться разбитыми губами ублюдок, когда мы выходим из клуба через чёрный ход на улицу.
— А ты когда бабу избивал, пока её твои прихвостни держали, не задумывался о понятиях, да? — выплёвывает Обласов. — Когда избил беременную и бросил умирать в канаве, не предположил, что прилетит тебе ответка, чмо ты недоделанное?
Моя голова всё ещё гудит от адреналина. В груди огонь, руки до дрожи хотят продолжить. Но Лекс оттесняет меня в сторону и вручает бутылку с бухлом.
— Выпей. Тебе нужно остыть. Массаж ублюдку мы сделаем, а с остальным разберётся Ян.
Я делаю пару глотков, чувствую, как алкоголь разливается теплом по груди, немного притупляя ярость. Лекс и Демьян встают рядом и мы наблюдаем, как парни Демьяна пиздят козла.
— Она беременна, — выдыхаю я, наконец, не глядя на него. — Лиза. Она снова беременна от меня.
Лекс не сразу отвечает, просто смотрит на меня с пониманием.
— В курсе уже. — Говорит он.
Точно. Обласов же только что сказал.
Странно сейчас алкоголь действует — мозги скорее проясняются. Туман ярости чуть рассеивается, и внутри начинает пульсировать другое — Лиза. Моя Лиза. Она всадила мне нож в сердце и провернула рукоять, но жизнь, блядь, слишком короткая и хрупкая, чтобы лелеять обиды вечно.
Это моя женщина. Навсегда. И ни один ублюдок не посмеет обидеть её больше никогда.
33
Я
Каждый раз, когда я захожу в палату, ее взгляд смягчается, и я чувствую, как между нами медленно, но что-то меняется. Мы не говорим о прошлом, не касаемся боли, которую мы разделили.
Сейчас главное — ее здоровье и Рома. Я прихожу с ним каждый день. Он не понимает, что происходит, думает, что мама просто заболела, но его детская непосредственность и любовь к матери делают всё.
Сегодня мы снова приходим вдвоём. Рома, как обычно, радостно бежит к Лизе, кричит "мама!" и бросается ей на шею. Она улыбается, хоть и слабо, и видно, что эта встреча для нее — лучшая часть дня. Я тихо стою у дверей, наблюдаю за ними, не мешая. Ромка начинает рассказ о своем дне в саду, как рисовал "самый большой дом", как играл с друзьями. Лиза внимательно его слушает, гладит по волосам, иногда кивает, ее глаза блестят от радости.
— Я схожу за кофе, — говорю, когда вижу, что они увлекаются разговором. Лиза кивает, и я ухожу, оставив их вдвоём.
Когда я возвращаюсь с двумя стаканами кофе, открываю дверь и останавливаюсь. Передо мной — трогательная картина. Рома залез на кровать к Лизе, положил голову ей на живот и заснул. Лиза сидит, нежно касаясь его волос, и улыбается, но ее глаза всё ещё полны боли.
— Он так быстро засыпает, — говорю негромко, стараясь не потревожить Ромку.
— Да, — тихо отвечает Лиза, ее голос мягкий, но чуть дрожит. — Когда он был совсем маленьким, он никогда не мог заснуть без своих игрушек — плюшевого львёнка. Мы купили его на какой-то ярмарке, и с тех пор это была его любимая игрушка.
Я присаживаюсь на стул рядом с кроватью, ставлю кофе на тумбочку и внимательно слушаю ее. Лиза продолжает говорить, ее голос странно действует на меня — грудь наполняется теплом, которое струится в каждый уголок тела, согревая и расслабляя.
— Рома был таким смешным, когда учился ходить, — её улыбка становится шире, и я вижу, как она расслабляется, вспоминая. — Он падал на попу, но никогда не плакал. Просто смотрел на меня с такой решительностью в глазах, как будто утверждал: «Я всё равно научусь». Он пытался, снова и снова, пока наконец не пошёл. Очень упёртый малыш.
Я улыбаюсь, представляя эту картину. Я не был рядом тогда, и теперь мне хочется знать все подробности.
— Лиза, — шепчу я, переводя взгляд со спящего сына на нее. Замечаю, что в её глазах снова блестят слёзы. Я вижу, как она пытается их сдержать, но не может.
— Прости меня, — ее голос дрожит. — Прости меня за то, что ты всего этого не видел. Я не могу себе этого простить. Я была так напугана... Я сделала всё не так, и теперь я даже не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня.