Снова с тобой

Гудж Эйлин

Джуди побледнела.

— Откуда ты… — Она оборвала себя и слабым голосом закончила: — Это наглая ложь. Блейк поймет, что это неправда. К тому же у тебя нет никаких доказательств.

— И у тебя их не было, когда ты обвинила меня в пьянстве, — живо напомнила Ноэль. — Слухи и сплетни — забавная вещь, правда? Они существуют независимо от нас.

Джуди напомнила ей теннисную ракетку, на которой полопались струны: дикие глаза, встрепанные светлые волосы, которые она лихорадочно теребила обеими руками. Возле ее ног горкой лежали упавшие кексы.

— Роберт

был прав, — прошипела она. — Ты дрянь.

Ноэль смерила ее долгим невозмутимым взглядом. Впервые в жизни она поняла, какую ошибку совершила. Дело было не в том, что она доверяла соседке или старалась приспособиться к чуждому для нее образу жизни. На Рамзи-Террас у нее не было настоящих друзей. Здесь она всегда была чужой.

— Ты не знаешь и половины. — Ноэль круто повернулась и бросила через плечо: — Мой адвокат будет ждать твоего звонка.

Ноэль не знала, что заставило ее по дороге домой заехать к Хэнку. Раньше она не решилась бы побеспокоить занятого врача в разгар дня. Но бес, вселившийся в нее, заставил явиться в приемную Хэнка. И Ноэль повезло: Хэнк как раз собирался уезжать. Приятель-художник из Скенектади пригласил его на открытие выставки. Хэнк позвал Ноэль с собой, и она немедленно согласилась.

Несколько минут спустя они уже взбирались на холм в «тойоте» Хэнка. Долгое время Ноэль сидела молча, глядя в окно на уплывающие вдаль зеленые холмы, кустарники и высокие сосны. Хэнк мудро молчал, не пытаясь развлечь ее разговором. Он ждал, когда Ноэль заговорит сама.

— Сегодня я встречалась с судебным психологом, — наконец сообщила она.

— И как прошла встреча?

— Ужасно. — Ноэль подробно рассказала ему о визите Линды Хокинс, вновь содрогнувшись при воспоминании о сцене с бабушкой.

Хэнк выслушал ее с присущим ему хладнокровием.

— Учитывая все обстоятельства, я сказал бы, что вы держались молодцом. — Тем не менее его лицо стало озабоченным.

— Хотите верьте, хотите нет, но мне начинает казаться, что я все выдержу. — Ноэль не упомянула о ссоре с Джуди. Он уже знал достаточно, чтобы предупредить: дальнейшие контакты с этой женщиной опасны для здоровья Ноэль.

— Это меня не удивляет.

«Но вы же меня совсем не знаете», — хотелось возразить Ноэль. Однако на самом деле ей казалось, будто с Хэнком Рейнолдсом они знакомы с детства.

— Расскажите мне о ваших родных, — попросила она, вдруг исполнившись желания поговорить о чем-нибудь отвлеченном. — Мне известно только, что вы выросли в Канзасе.

Он сухо усмехнулся и покачал головой, на его лице отразилось сложное сочетание любви и сожаления.

— В детстве мне казалось, что строчка «величие лиловых гор» — не что иное, как выдумка, вроде Изумрудного города. В Бакстер-Спрингс повсюду возвышались зернохранилища и силосные башни. — Они въехали на самую вершину холма, откуда открывался вид на простирающуюся внизу долину с горсткой игрушечных домиков и сверкающим озером между двумя холмами. — Моим родителям по-прежнему принадлежит ферма, но, поскольку отец уже немолод, ее сдают

в аренду. Когда я навещал родителей в прошлый раз, они поговаривали о том, чтобы продать ферму.

— Вы часто бываете у них?

— Нет так часто, как следовало бы, — ответил Хэнк. — Но я приезжаю к ним на каждое Рождество. — Он взял Ноэль за руку. В предвечернем свете, омывавшем их волнами, Хэнк казался таким же цельным и бесхитростным, как сам Канзас. — Я хотел бы когда-нибудь свозить вас туда. Вам понравилось бы там. Когда идет снег, тамошние пейзажи похожи на рождественские открытки Каррьера и Айвса. Кажется, что вот-вот зазвенят колокольчики на упряжи.

Ноэль остро чувствовала тепло его пальцев.

— Это было бы замечательно, — откликнулась она. «Когда-нибудь… но не теперь». Он вспомнила о рождественских праздниках своего детства, об искусственной елке, которую бабушка ставила каждый год и укладывала под нее жалкую горку подарков. Мать всегда старалась сделать праздник как можно более веселым, но поскольку Ноэль оставалась единственным ребенком в доме, бабушка отказывалась печь кексы, говоря, что их некому есть, и покупать живую ель, которой некому любоваться. — А вы похожи на родителей?

— Пожалуй, на отца, — после минутного раздумья ответил Хэнк. — Он так же упрям, как я, и умеет настаивать на своем. — Он сверкнул улыбкой проказливого мальчишки. — Мы разные только в одном. Отец так и не понял, почему я захотел стать врачом.

— А я думала, об этом мечтают все родители.

Он пожал плечами.

— По-моему, отец решил, что я целиком отвергаю его образ жизни. — Его пальцы сжались на руле. — На двенадцатилетие родители подарили мне ружье, «браунинг» двадцать второго калибра. Все лето я учился стрелять по консервным банкам, развешенным на заборе.

— Вы часто промахивались?

— В том-то и беда, что нет, — вздохнул Хэнк. — Я был довольно метким стрелком. Так считал и отец. Осенью он взял меня на охоту. В тот день я убил своего первого и единственного оленя и надолго забросил ружье. Сказать по правде, оно до сих пор у меня. Я храню его как напоминание о том, что к некоторым вещам лучше вообще не прикасаться. — Он сбросил скорость, проезжая мимо живописной долины и мемориальной бронзовой доски, установленной в честь героя войны за независимость, генерала Луиса У. Черча, одержавшего победу над британскими войсками в битве при Сэнди-Крик. Хэнк задумчиво добавил: — Я решил: если у меня когда-нибудь появятся дети, я буду воспитывать их по-другому.

— Теперь я понимаю, почему нежелание вашей жены иметь детей стало для вас таким ударом. — И Ноэль спросила, охваченная внезапным любопытством: — Поэтому вы и развелись?

— Главным образом — да, но были и другие причины. — Помедлив, он признался: — Я узнал, что у нее роман на стороне. С одним из ее студентов.

— Она была влюблена в него?

— Да. — Он искоса бросил на нее взгляд. — Только не в него, а в нее.

— О, Хэнк! — На миг Ноэль утратила дар речи. Наконец она неловко пробормотала: — Должно быть, вы испытали шок.