Сны инкуба
Шрифт:
А где Жан-Клод? Сидит в дальнем углу кровати напротив нас. Голый, но спиной прислонился к стенке и колено подобрал к груди, так что почти весь укрыт, даже если смотреть на него в упор. Как огромный белый кот, свернувшийся на подушке. Когда-то я бы сказала, что он полностью спокоен, но сейчас я его слишком хорошо знаю. Я видела, как он держит плечи, как подобрал ногу. Он сдерживается — очень, очень за собой следит.
Я легла щекой на бедро Ричарда, стала тереться, как трётся кошка о ногу. Только это, ничего больше, но он стал извиваться. Ноги его напряглись, охватывая меня, согнулись в коленях. Одно это ощущение заставило меня закрыть глаза и припасть щекой ему между ног, положить лицо на мягкую теплоту мошонки. Я прижалась губами. Тоненькие
Я встала на колени и стала лизать ствол спереди как большой леденец, только я не хотела, чтобы он таял. Вверх-вниз, вперёд-назад, и Ричард стал кричать, хватаясь руками за красные простыни.
— Анита, прошу тебя, не томи больше!
Я приподнялась:
— Я не томлю, это просто прелюдия.
Он сглотнул слюну, будто у него в горле пересохло.
— Тогда хватит прелюдий, мне они не нужны.
Я смотрела на него, видела нетерпение в его глазах, во всем теле. Я ощущала, чего он хочет, знала это так, как если бы он мысленно орал мне. Я перевела взгляд на Жан-Клода:
— Есть мужчины, которые любят долгие прелюдии.
Жан-Клод пожал плечами, по-своему, по-французски.
— Но ведь не меня ты сейчас ублажаешь.
— Мне казалось, ты говорил, будто все мы трое должны соприкоснуться, чтобы это получилось?
— Я думал дать вам с Ричардом возможность возобновить знакомство до того, как я присоединюсь.
Я перелезла через бедро Ричарда и села рядом с ним.
— Где-то во время всего этого секса все границы между нами начнут рушиться. И если мы не будем в этот момент держаться друг за друга, то можем упустить возможность связаться сильнее.
— Вероятно, — согласился Жан-Клод. — Так что же ты предлагаешь?
— Возьми Ричарда за руку.
— Анита… — начал Ричард.
Я взялась рукой за его основание и обнаружила, что он не совсем такой твёрдый, как был секунду назад. Мысль о том, что к нам присоединится Жан-Клод, его не возбуждала. Мне жаль, что так получилось, но я залезла в эту постель не только ради секса. У нас была сделка типа «все или ничего». Секс идополнительная метафизическая сила, а не просто секс.
Я сжала его резко и быстро — и слова замерли у Ричарда на языке, дыхание прервалось.
— Ричарду будет надо за что-то держаться, а спинки кровати здесь нет.
Ричард обрёл голос:
— Не надо распространяться о моих привычках, — с лёгким привкусом злости сказал он.
— Ты же знаешь, что любишь за что-то держаться, когда я это делаю.
Он глянул на меня угрюмыми глазами. Не такой взгляд, как мне хотелось бы сейчас увидеть от него.
— Возьми его за руку, Ричард, это все, о чем я тебя сейчас прошу. Или пусть он тебя возьмёт. Неужто это так трудно?
Я отвернулась от него, но при этом у меня перед лицом оказалась некоторая часть его анатомии. Держа руку у основания, я накрыла конец губами. Он ещё не был полностью твёрдым, и я попыталась забрать его в рот как можно больше, пока он не закаменел. Когда он чуть помягче, это легче сделать, заглотать его мимо определённого барьера. И даже при этой мягкости был момент, когда моё тело говорило нет, мы задохнёмся, нельзя такое большое так далеко одним куском. Как будто я его заглатывала, но так как он был закреплён и такой большой, больше было похоже, что я шагаю по нему глоткой. Оказалось, что если не напрягаться, то я даже могу дышать, держа вот это в горле. Могу дышать, если не напрягаться. Могу пробиться до самого конца этого толстого и длинного ствола, если не напрягаться, пока пробиваюсь. Это требовало напряжения — заглотать целиком, но в то же время вся штука в том, чтобы не напрягаться. Только я могу превратить оральный секс в сеанс дзен-буддизма.
Когда мои губы упёрлись в твёрдость его тела, тогда и только тогда я позволила себе начать соскальзывать обратно.
Я не дала Ричарду времени перевести дыхание, только сама кое-как дыхание перевела. И снова наделась на него ртом, заглотала его, пока заднюю поверхность горла не свело судорогой вокруг него, и оно сомкнулось на конце Ричарда, глубоко, невообразимо глубоко. Я соскользнула назад с этого длинного и толстого ствола, затем насадилась на него вниз, вниз, пока не дошла губами до тела, до упора, когда больше нечего было в себя втягивать. Не я пыталась сжать его ртом, а горло будто судорогой свело на нем, моё тело пыталось избавиться от чего-то такого большого, что немыслимо проглотить. Слюну я сглатывала, чтобы не поперхнуться ею. И только когда я знала, что больше уже не могу принять в себя, что ещё одно движение внутрь — и я порву себе горло, я перестала заглатывать. Влага изо рта висела у меня на губах, нитями вдоль его ствола, густыми и скользкими, и он стал таким же мокрым во рту, как был бы у меня между ногами.
— Боже мой, Анита, боже мой!
Голос Ричарда.
Я отняла от него рот, и нити слюны повисли от меня к нему. Я поднялась и повернулась, медленно, тщательно, чтобы он увидел все полностью.
Он таращился вниз, на своё тело и на меня, глаза широко раскрыты, лицо почти отчаянное.
— Анита… — начал он, и тут увидел меня, и это зрелище отбросило ему голову назад, он судорожно стиснул кулаки, ища за что схватиться. Все подушки он уже разбросал. Руки Ричарда искали спинку кровати, которой не было, что-нибудь, во что вцепиться и держаться. Его рука поймала руку Жан-Клода с резким хлопком кожи по коже.
Он перестал размахивать руками, посмотрел на Жан-Клода, такого спокойного, неподвижного, прижавшегося спиной к стене. В какой-то момент они встретились взглядами. Не знаю, что бы сказал Ричард, или сделал, но не успел, потому что я схватила его за пах руками, воспользовавшись густой слюной, чтобы они не были шершавыми, скользили по головке. У Ричарда закрылись глаза и выгнулась спина.
Я повернулась, чтобы видеть их обоих. Я хотела смотреть им в лицо. Руку я обернула вокруг Ричарда где-то посередине, наклонилась к нему лицом и просунула к себе в рот, до самой руки. Так проще было его принимать в себя, быстрее. Когда я принимала его целиком, это была борьба, как бы ни было мне приятно держать его во рту, в глотке, мне приходилось сражаться с собственным телом, чтобы удержать его, чтобы дышать, чтобы глотать, чтобы не захлебнуться слюной. Надо было так сосредоточиться, что не было времени ловить кайф. А работать с ним только до половины — одно удовольствие. Не только ощущение его, такого зрелого и твёрдого, у меня во рту, но и кожа такая мягкая, как нигде больше на теле не бывает. Как будто мускулистый шёлк катаешь по языку, втягиваешь в рот.
При этом я смотрела на Ричарда. Он извивался всем телом, в лихорадочном дыхании дёргались грудь и живот. Обеими руками он держался за руки Жан-Клода. Руки Ричарда дёргались, мускулы вздувались на них буграми, и он приподнялся на кровати, издав какой-то звук, средний между стоном и воплем, закончившийся моим именем. Ричард снова откинулся на кровать, с закрытыми глазами, и я взглянула в лицо Жан-Клода, пока Ричард не смотрел. На миг Жан-Клод позволил мне увидеть, как много это для него значит. То, что он ощущал в своих руках всю эту силу, что Ричард уже бился скорее о его тело, чем о ноги, что он мог оставаться здесь, пока Ричард полностью давал себе волю. На миг это все отразилось у него в глазах, и я в этот момент знала, что как он осторожен и терпелив был со мной, — это просто мелочь по сравнению с тем, как он осторожен и терпелив с Ричардом.