Сны инкуба

Гамильтон Лорел Кей

— Ты — мастер, — повторил Дамиан.

— Может быть, уже все прошло, что бы оно там ни было, может, уже закончилось. — В ответ на это Дамиан посмотрел на меня так похоже на Жан-Клода, что даже жутко стало. — Что ты так смотришь?

— Я все ещё это чувствую, — приглушённым от страха голосом отозвался Натэниел.

— Если перестанешь спорить и обратишь внимание на то, что происходит, тоже почувствуешь, — объяснил Дамиан.

Я закрыла рот — самое лучшее, что я могла сделать, чтобы не спорить, но даже молчания хватило. В этот краткий миг молчания, я ощутила силу, будто что-то огромное ломится в дверь в

моей голове. И дверь долго не выдержит.

— Как ты сумел помочь нам настолько вырваться?

— Я не мастер, но мне больше тысячи лет. Чему-то за это время я научился, хотя бы чтобы не сойти с ума.

— Хорошо, умник-вампир, так что же с нами происходит?

Он стиснул мою руку, и по глазам было ясно, что говорить этого вслух он не хочет. Я поняла, что не ощущаю его эмоций.

— Ты закрываешь нас щитами?

Он кивнул:

— Но они не выдержат.

— Так что же с нами происходит? Почему воспоминания стали общими?

— Это метка.

— Чего? — нахмурилась я.

Метки — метафизические связи. У меня они есть с Жан-Клодом и с Ричардом.

— Не знаю, какая по номеру, но это метка. Не первая, может быть, даже не вторая. Третья, быть может? У меня никогда не было человека-слуги или призываемого зверя. Я никогда не входил в триумвират. Ты входишь, так что ты скажи мне.

— Нам, — поправил Натэниел с тем же испуганным придыханием.

Я поглядела в широко раскрытые лавандовые глаза. Он ждал, что я сейчас сделаю, чтобы не было плохо. Я бы и рада, только не знала как. Не знала, как это началось, так откуда мне знать, как положить этому конец? Как бы там ни было, я отвернулась — не могла смотреть в это полное доверия лицо, в его глаза, — и попыталась вспомнить третью метку. Тогда тоже были общие воспоминания, но приятные. Мелькал Жан-Клод, кормящийся на надушённых запястьях, секс с женщинами в изящном бельё, Ричард, бегущий волком по лесу, богатый мир запахов, который открывался ему в этой форме. Все это были чувственные, но безопасные воспоминания. Мне в голову не приходило спрашивать, какие воспоминания они от меня прячут. Наверное, я не хотела знать.

— Я думаю, третья метка. Хотя, когда командовал Жан-Клод, это были лишь блики воспоминаний, в основном чувственные, но ничего слишком серьёзного. Как это мы влипли в такую адскую групповую психотерапию?

— О чем ты думала сразу перед тем, как воспоминания начались? — спросил Дамиан.

— Кажется, о смерти. Да, я думала о смерти, но не знаю, почему.

— Тогда быстро подумай о чем-нибудь другом.

В его голосе зазвучала паническая нотка, и я могла понять, почему. Я уже чувствовала, как эта дверь у меня в голове начала прогибаться наружу, будто расплавляясь. И я знала, что когда она вылетит, лучше нам иметь план действий.

— Я не пыталась никого пометить, — сказала я.

— Ты знаешь, как это прекратить? — спросил он.

— Нет.

— Тогда думай о чем-нибудь другом, хорошем.

— Радостные мысли, — подсказал Натэниел.

Я глянула на него:

— Я что, похожа на Питера Пэна?

— Что? — не понял Дамиан.

— Да, то есть нет, — ответил Натэниел, — но ты думай. Думай хорошие мысли. Как будто тебе надо летать. Я выжил потом, когда Николас… когда Николас погиб. Но второй раз я пережить это не хочу. Прошу тебя, Анита, думай хорошие мысли.

— А почему

кому-нибудь из вас их не думать?

— Потому что мастер ты, а не мы, — сказал Дамиан. — Твой разум, твои мысли и оценки, твои желания — вот что сейчас правит, а не наши. Но ради Бога, перестань думать о том плохом, что с тобой было, потому что я не хочу видеть худшее из того, что помню. Натэниел прав — думай радостные мысли.

— Радостные мысли, — повторил Натэниел и взял меня за руку двумя руками. — Анита, пожалуйста.

— У меня волшебный порошок кончился, — буркнула я.

— Волшебный порошок? — Дамиан покачал головой. — Анита, я не знаю, о чем ты говоришь. Просто вспомни что-нибудь радостное, приятное, счастливое, какое угодно, о чем угодно.

Я попыталась. Я вспомнила мою собаку Дженни, она погибла, когда мне было четырнадцать, и выползла из могилы через неделю после смерти. Выползла и залезла ко мне в кровать. Я помню её тяжесть, запах свежей земли и гниющей плоти.

— Нет! — закричал Дамиан и дёрнул меня, оборачивая к себе — глаза его стали дикими. — Нет, я не стану смотреть, что там дальше. Не стану! — Он схватил меня за руки выше локтей и повернул к себе, встряхивая. Натэниел обхватил меня за пояс, прижимаясь к телу. — Неужто у тебя нет хороших воспоминаний? — спросил Дамиан.

Как в игре, когда тебе говорят не думать о ком-то или о чем-то. Мне надо было думать о хорошем, а видит Бог, у меня все кончалось плохо. Мать моя была чудом, но она погибла. Я любила свою собаку, и она погибла. Я любила Ричарда, но он меня бросил. Я думала, что люблю одного парня из колледжа, но он меня бросил. Я подумала, каково ощущение от тела Мики, но я все ждала, что и он меня бросит.

Натэниел обнял меня крепче, зарылся лицом мне в спину.

— Анита, пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста, Бога ради, полетай для меня.

Я тронула его руку, его пальцы, подумала о ванильном запахе его волос. О его лице, таком живом, когда он слушает, как Мика читает нам вслух. Я все ещё думала, что Мика превратится из Прекрасного Принца в Страшного Серого Волка (без антропоморфизмов), но Натэниел меня никогда не бросит. Бывали минуты, когда мысль о том, что Натэниел останется со мной на всю жизнь, вызывала панику, но я подавляла эту тревогу. Отталкивала.

Я сосредоточилась на ощущении от него, и он, будто услышал мои мысли, успокоился, устроился поудобнее. Натэниел встал у меня за спиной на колени, все ещё обнимая меня за талию, изогнувшись вдоль моего тела. Лицо его нависло у меня над плечом, и я услышала свежий аромат его кожи. Вот она, моя счастливая мысль. Я полечу не потому, что Натэниел меня просил, а потому что у меня есть Натэниел.

Я поцеловала его в щеку, и он обернулся вокруг меня сзади, потёрся щекой о моё лицо, о шею.

Дамиан все ещё держал мою руку, но уже некрепко, и смотрел на нас.

— Я так понял, ты нашла свою счастливую мысль?

Я вдохнула запах чистой ванили и посмотрела на Дамиана:

— Да.

Голос мой охрип от аромата ванили и ощущения тела Натэниела вблизи. Подумалось: «Это как живая мягкая игрушка, плюшевый мишка или пингвин», — но это была не вся правда. Мой любимый игрушечный пингвин Зигмунд никогда не целовал меня в шею и никогда этого делать не будет. Это одна из его положительных сторон — он от меня не слишком многого требует.