Сны Максима Удалова
Шрифт:
– Нет! – воскликнул он. – Никогда. Не позволю ребенка калечить!
– Тогда я к общественности обращусь, – сказал Ложкин. – Общественность тебе покажет, как ребенка использовать в целях опорочивания честных пенсионеров.
– Послушай, Ложкин. – Удалов пытался вытолкнуть соседа грудью в коридор. – Максимка еще ребенок. Разве можно? А вдруг ему это психическую травму нанесет?
– Не нанесет.
– Вы о чем там? – спросила Ксения.
– Сейчас скажу ей, – прошептал Ложкин. – Тогда
– Нет.
– Пап, – послышался спокойный голос феномена. – Я все слышал.
– А ты, стервец… – И тут Удалов осекся. Сын Максимка, еще вчера особых надежд не подававший, сегодня приобрел новое качество. И вроде он сын Удалову, и вроде бы уникальное, самостоятельное явление. И уже не потаскаешь его за ухо и не дашь ему подзатыльник – совестно перед мирозданием.
– Попробуем, – сказал Максимка. – Мне не жалко. Только чтобы завтра в школу не ходить.
– Максимушка, голубчик, – засуетился старик Ложкин, – да я тебе сам справку напишу, письмо твоему учителю сделаю.
– Ну, постараюсь, – сказал Максимка. – Телевизор досмотрю и постараюсь.
Тут Ксения Удалова не выдержала. Вышла к мужчинам в прихожую.
– Что за дела? – спросила.
– Сейчас, кисонька, сейчас, миленькая, – сказал Удалов слишком ласковым голосом. – Расходимся.
– Расходимся, – поддержал его Ложкин. – Сыночка твоего похвалить я приходил. Такой мальчик растет, сердце мое стариковское радуется. Приятно сознавать, что наша смена достойна наших дел и дел наших отцов, включая дедов…
Удалов вошел в комнатку, где стояла кровать сына.
За перегородкой возилась, укладываясь спать, Ксения.
– Не спишь? – спросил он.
– Собираюсь, – сказал Максимка. – Ты мне инструкции повтори.
– Может, не будем?
– Давай, папа. Ты его знаешь. Не отвяжется. Ты не представляешь, сколько он у наших ребят мячей отобрал.
– Ну, значит, постарайся, сынок, думать о том, как придет завтра к нам во двор милиционер и при всем народе реабилитирует старика Ложкина. Скажет, что не виноват он в наезде на козу… Даже думать противно, какими тебе вещами с детства заниматься приходится.
– Ничего, папа, я постараюсь это во сне увидеть, – успокаивал отца мальчик. – Мне уже приходилось. Вот ты, наверное, думаешь, что Васька Борисов просто так пару по английскому схлопотал? Нет, я специально об этом вечером думал. Вот, думаю, неплохо бы Ваське Борисову пару по английскому схлопотать. Очень уж он задается. Ну и что, если отличник, разве задаваться нужно? Ты меня понимаешь?
– Понимаю, сынок.
– Я тут подумал, папа, и решил, что надо мне пользу людям приносить. Ну, старик Ложкин, конечно, исключение, и на козу он без моей помощи наехал. А вот тебе бы я мог помочь.
– Как
– Еще не придумал. Придумаю – обязательно скажу. Может, ко дню рождения подарок… Ну, чтобы поймал ты щуку в десять килограммов.
– Таких щук в нашем озере давно не осталось. Выловили.
– Я подумаю. Ну, что бы тебе, папа, больше всего хотелось?
– Как что? Ясное дело, квартальный план выполнять.
– Какой это квартальный план?
– Не надо, – прошептал Удалов. – Не думай об этом, сынок.
– Ты не беспокойся, папа. Мне нетрудно. Я эти сны как орехи щелкаю.
Удалов нахмурился. И в самом деле несправедливо, что его родной сын помогает вещими снами довольно склочному старику, который заслуженно должен платить штраф за травмированную козу, а у его отца план горит. Но забота о здоровье сына пересилила.
– Нет, – сказал Удалов. – Ты мне не поможешь. Здесь никто не поможет. У меня дом стоит в лесах, до третьего этажа леса, а на пятый этаж лесов не хватает – лесопилка подвела. Понимаешь? Но ты лучше о козе думай. Чтобы она пришла. То есть не так думай, ты о Ложкине думай, о милиционере Пантелеймонове думай, а о лесах на доме ты не думай и о квартальном плане тоже не заикайся…
Удалов не заметил, что глаза его сына смежились, дыхание стало ровным. Он еще некоторое время бормотал, разрываясь между надеждой и жалостью к ребенку. Потом махнул рукой и ушел к себе.
А утром Удалов проснулся от странного шума за окном. Люди выбегали со двора, бежали по улице, взмахивали руками, куры кудахтали, собаки лаяли, мотоциклы ревели.
– Что случилось? – закричал Удалов из окна. – Может, космический корабль спустился? Или бананы в овощной магазин завезли?
Но никто ему не ответил.
Удалов кинул взгляд на мирно досыпающую семью и метнулся на улицу, за народом.
Человеческий поток нес Удалова через центр города, к району новостроек.
И там центром притяжения гуслярцев возвышалось сооружение странного вида. Возвышалось оно точно на месте, где вчера еще находился пятиэтажный кирпичный дом, завершение которого срывалось из-за отсутствия строительных лесов.
Бывший дом являл собой скалу, густо обросшую лесом. Лес был необычный для природных условий города – в нем соседствовали сосны, финиковые пальмы, липы и дубы, бамбуки и растения вовсе невиданные. Так как деревья росли не только наверху, но и из стен дома, некоторые стволы тянулись параллельно земле, и дом был схож с гигантским ежом.
Но еще удивительнее для зрителей было то, что в густых лесных зарослях на вершине недостроенного дома стояла белая коза и занудно, пронзительно, как испорченная пластинка, повторяла:
– Николай Ложкин невиновен!