Сны над облаками
Шрифт:
Если будет Дан мне день
Если будет Дан мне день для размышлений,
Если завтра вновь мне Позволят быть,
Буду жить опять искрами мгновений,
И, сквозь беды, также над собой шутить.
Жизнь – такой реликт! Кто постигнуть в силах?
Слабый женский ум? Сильный ум мужской?
Можно погрустить на родных могилах,
Можно быть довольным, или нет, судьбой,
Горевать, прощать, плакать, иль смеяться,
Раздавать своё, или брать взаймы,
Нараспашку жить,
Но нельзя За Жизнь заглянуть Во Тьмы.
Смешны все не прощенья
Смешны все не прощенья! И прощенья!
Есть только сны! И чёрная метель!
И жизни бешеная карусель
С холодным безразличием вращенья!
Трудяги Мойры обрезают Нить.
Простили ль нас? Успели ль мы простить?
Как получилось? Что теперь в остатке?
Всё скрыто временем в невидимом осадке!
Рыбка, кушай птичку
«Рыбка, кушай птичку», «Птичка, кушай рыбку» -
На Планете вашей счастье и уют.
Не могу я спрятать грустную улыбку:
Все едят друг дружку, дружно так жуют.
Тоже «человечки», коих Жизнь «щадила»,
Но они друг дружку что-то не щадят,
Даже без причины, и с улыбкой милой,
Все один другого дружненько едят.
Из старых анекдотов
Кто твой друг и кто твой враг,
Не поймёшь порой никак.
На дорожке, средь полей,
Замерзает воробей.
Он уж думал: дело плохо
И не светит ничего.
Шла корова, и лепёха
Вдруг свалилась на него.
Ожил он, забыл про стужу,
И от счастья сразу в крик,
Выткнул голову наружу,
Да чирик, чирик, чирик.
Пробегала мимо кошка:
Что за странная лепёшка?
Быстро лапою поддела,
Вытащила… да и съела.
Не тот враг, кто наложил,
Мимо проходя!
Не тот друг, кто «удружил»,
Вытащив тебя!
Не летай в мороз, во тьме,
Чтоб беды не кликать!
А, уж коль сидишь в дерьме,
Нечего чирикать!
И было? Иль нет
И было? Иль нет? Не знаю.
Каждою строчкой своей,
Припадаю к памяти дней.
Но никто уже не отзовётся.
Только птица ночная смеётся,
Что осенним листком опадаю,
Или плачет, на смех похоже,
Что возможно одно и то же.
Л.Т. В том ли моя вина
…после стольких лет боли, извинений,
прощений… и… новых болей… не осталось
ни чувств, ни эмоций – одно бесконечное
удивление…
В том ли моя вина,
Что Душа от жизни пьяна?
И неможется ей, и хохочется,
Поделиться
Колобродит она, шатается,
Всем улыбкам навстречу бросается.
А улыбки бывают разные.
А улыбки бывают праздные,
И не все от добра и веселия,
Иль от робости и смущения.
Злые, лживые,
Да фальшивые.
Как гримасы давно застывшие.
Словно маски лица прикрывшие.
И завистливые, и жадные.
Им чужие боли – отрадные.
Им Душа моя – как в глазу бельмо.
Её радость им – зло во зле само.
Её щедрости не дано понять!
Растоптать! Убить! С грязью размешать!
Сметь наивной быть?! Столько лет прожив?
Да ещё любить счастья миражи?!
Им корысть найти б, стал знаком бы вид.
Но корысти нет – это их и злит.
Умудрённая и наивная -
Не для всех – удобоваримое!
В рамки общие не помещается.
Словно дискомфорт, отвергается!
Там где боль была – только грусть.
Хамству этому улыбнусь.
Что поделаешь? Всё меняется.
И наивность, порой, умудряется.
И, живя среди ста забот,
Всё наивна! А вам всем: «ВОТ!»
А между тем
А между тем, Христос еврейским сыном был.
Но Христианский Мир о том забыл.
Мир помнит то, что выгодно ему,
А остальное – просто ни к чему.
Они, евреи, как в глазу бельмо!
На них поставить чёрное клеймо!
Во всех грехах и бедах обвинить!
Сам дух их отовсюду истребить!
Забыть, кто дал рожденье! И кто – смерть!
И о Родителях – не сметь!
Ведь Дух, от Духа, в Духе – Знаем сами!
А мать? Да, что там – мелочь под ногами.
Ей трон воздвигли, имя изменив,
И Путь Её, Земной, похоронив.
Вот если б всех евреев истребить,
О прошлом вовсе можно бы забыть.
Ах, мужчины
Ах, мужчины всегда «одиноки».
«Не согретые, бедные души…»
Собирают сочувствия крохи,
Только кто-то развесит уши.
Но напрасно ко мне стучаться.
Мне хватило лишь раз попасться.
Вспоминаю – самой смешно.
Впрочем, мы женаты давно.
Он, возможно, другим напевает,
Что один, и безмерно страдает.
Спит Форте
Спит Форте. Пьяно.
Ночь в окна дышит.
Сверчка сопрано.
Скребутся мыши.
В пустой тарелке
Уснули мухи.
В углах, на стенке,
Застыли слухи.
В тьме тень не видно.
Чисто, спокойно.
Всё так солидно.
Благопристойно.
Томик Софокла.
Чернеют стёкла.
А ночь промокла.
А ночь продрогла.
Окно открою.
Вошла шумами,
Дневными снами,
Болит со мною.