Сны о войне
Шрифт:
Хотя быть с ней рядом каждый вечер и каждое утро, помогать ей встречаться с миром грез и приходить в новый день – это было маленькое счастье Аркадия, которое он лелеял в своем сердце. И завтра он снова будет рядом с нею, и скажет ей: «С добрым утром». Пока только «с добрым утром», но он надеялся и уже не скрывал от себя, что хочет однажды усложнить эту формулу приветствия, добавив еще одно слово: «С добрым утром, любимая».
«Никогда не врал, а теперь придется» – размышлял Аркадий перед сном об ультиматуме профессора Хворостова. Уволиться Аркадий никак не мог, особенно
Но Дмитрий Анатольевич, видимо, сильно разгневался на Аркадия. И ведь прознал как-то, что Аркадий занимается экспериментальной деятельностью! Нутром, наверное, почуял. Все- таки два десятилетия аспирантов муштрует. Как же вернуть его расположение? Покаяться? Поклясться, что никогда не увязнет в пучине околонаучных теорий и всю жизнь посвятит только научной деятельности, яро отделяя рациональное зерно от плевел мистических домыслов?
Или не мириться и уволиться? Заняться вплотную здоровьем Ольги? Поставить ее на ноги, а потом заняться патентом своего изобретения «сон Гипноса»? А не получится, так пойти шеф-поваром в ресторан. Отец многих знает, устроит по знакомству. Зарплата будет такой же, как и у аспиранта института сомнологии. Работа – тоже сытной и достойной.
Только где же будет Оля? Если он останется в институте, она вылечится, вернется к прежней работе дизайнера- модельера. Они смогут быть вместе, он будет ее любить и ценить, как Галатею, а она будет его благодарить, уважать, может быть, боготворить, и, он очень надеется, что Ольга его просто полюбит.
А если он пойдет работать на кухню, будет задерживаться допоздна, приходить подвыпившим с банкетов и свадеб, потому что отказать шеф-повар не может, если просят выпить за здоровье молодых…. Жизнь пойдет по-другому. Аркадий бросил раздумья в данном направлении. Ему они стали омерзительны.
Значит, нужно падать в ноги профессору Хворостову, а Оле приказать молчать о чуде своего выздоровления. Ну, придумал он новый способ лечения бессонницы, ну, создал (даже не сам лично, а с помощью Васи) аппарат. И пусть эта машинка помогает Оле. Большего от нее не требуется. А Ольгу нужно обследовать дальше обязательно. Чтобы она не чувствовала себя неполноценной, чтобы вновь стала свободным от болезни человеком.
В понедельник он так и сделал: решительно вошел в кабинет шефа и бодро заявил:
– Доброе утро, Дмитрий Анатольевич, я остаюсь. Я все обдумал, жить не могу без института и своей врачебной практики. Примите назад блудного сына.
Хворостов кисло улыбнулся:
– А больше сбегать не будешь?
– Нет. Каюсь, что всерьез отнесся к своим бредовым фантазиям. Больше так не буду, – Аркадий долго репетировал голливудскую улыбку, которая сейчас так и сияла
Хворостов явно сомневался в искренности раскаяний адепта. Он откинулся в кресле, снял очки и внимательно посмотрел на Аркадия. Оба решили, что улыбка сейчас совершенно не к месту, и Аркадий посерьезнел.
– Ну вот, так ты похож на прежнего рассудительного аспиранта. А то, что было до – это клоунада. Смотрю, мальчик, ты подумал над моими словами, все взвесил. Ты не отказался от своих идей, это понятно. Но и другое ясно, что работа тебе нужна. И именно здесь, именно в Институте Физиологии Сна. Возможно, тебе крайне необходимы наши пациенты, как экспериментальная база, возможно, аппаратура. Может, ты и на мою помощь рассчитываешь?
Аркадий не отвечал, но и прятать глаза не стал.
– Рассказывай, все как есть. Все, что скрываешь от меня. Все равно узнаю ведь! Только когда сам узнаю, сразу выставлю за дверь, без всяких последних предупреждений. Сейчас расскажешь, посмотрим – может, не так все страшно, как я себе нарисовал. Может и не ударился ты в ересь, а так, побаловался немножко чернокнижием, – никогда еще Аркадий не чувствовал на себе такого пронизывающего, рентгеноподобного взгляда, от которого не утаить ни одного нейрона мозга, ни одной мысли.
Аркадий тяжело вздохнул и отвел глаза от испытующего взгляда профессора. Каков же будет его приговор? Институт или ресторан? Спокойное счастье или разбитная жизнь и разбитая судьба?
Профессор вытягивал из него каждое слово щипцами, без анестезии, фразу за фразой, при этом подводя итог под каждый новый факт: «Так, так, так». Аркадия бросало то в жар, то в холод, сердцебиение участилось, АД зашкалило. Наконец, он открыл самую страшную тайну – рассказал про аппарат «путь Гипноса».
– Ага, – подытожил окончательно Дмитрий Анатольевич, – аппарат работает?
– Да, – безнадежно сдался Аркадий, – аппарат работает, Ольга стала спать.
– Молодец, – просто выплюнул похвалу Хворостов и улыбнулся широкой добродушной улыбкой, – все- таки светлая у тебя голова, Аркаша! Я всегда в тебя верил.
Аркадий молча взирал на профессора ошарашено, будто его посетила яркая галлюцинация. А Дмитрий Анатольевич все больше щурил глаза уже в лукавой улыбке.
– Ты, может, активно за европейскими коллегами наблюдаешь? Кабельное у тебя есть? По-французски хорошо говоришь? – засыпал нелепыми вопросами профессор Хворостов.
Аркадий только быстро моргал. Дмитрий Анатольевич хохотнул, и наконец, раскрыл секрет своей внезапной радости:
– Ты сам додумался до того, над чем работал коллектив из десяти человек. Французы запатентовали твой «путь Гипноса» два месяца назад, и сразу же продали право на использование компании «Тошиба». Так что ты немного опоздал со своей разработкой. Но все- таки ты достоин уважения и всяческих похвал. Я с гордостью буду рассказывать коллегам историю о «блудном аспиранте». А теперь иди, работай. Из-под опалы, считай, вышел. И девочку свою приводи, как поправиться окончательно.