Сны разума
Шрифт:
Водителя, похоже, вопрос нисколько не удивил:
– Так с рассветом и пошел, часов с семь уж как. Они сначала к колодцу собирались, а затем…
– Знаю, – оборвал его Анатолий Петрович, – о связи уславливались?
– Да какая ж там, под землей, связь, тащ полковник? Только узконаправленный сигнал пробивает, а его засечь лишь с самолета дальнего радиообнаружения можно, – удивился затылок. – Так что, нет, конечно. А контрольный срок у них через, – Коля на миг отвлекся от дороги, взглянув на часы, – десять часов. Маршрут помечают химмаркерами. А что…
– Ничего, – отрезал «тащ полковник», – думаю,
Коля невозмутимо пожал могучими плечами и, вытащив откуда-то из-под сиденья синий проблесковый маячок, водрузил его на крышу. «Волга», опасно подрезав маршрутное такси, вырулила на осевую и прибавила скорости, и я неожиданно подумал, что это, пожалуй, первый и последний раз, когда я еду по родному городу подобным образом. Мысленно, как всегда не к месту, затянул песню БГ: «Моя смерть ездит в черной машине с голубым огоньком», и мне оставалось лишь порадоваться, что чекистская «волжанка» все-таки белая, а не черная: авось и пронесет, типа.
Анатолий Петрович тем временем вытащил из кармана мобильный и набрал номер:
– Михалыч? Ага, я. Вектор по колодцу отработал? Да? Пошел со второго входа? Ясно. Да нет, ничего, отбой. Скоро буду на месте… О чем думаете? – осведомился, чуть нервно закуривая, контрразведчик: видать, все-таки тоже проняло.
– Не поверите, о музыке, – я усмехнулся. – Помните, у Гребенщикова была такая песня: «Моя смерть ездит в черной машине»?
– С голубым огоньком… – не сфальшивил Анатолий Петрович, – помню. Поняли, что происходит?
– Угадал?
– Угадать-то угадали, конечно, но речь сейчас не об этом. Дело уже не в том, угадали вы или нет, а в том, что события продолжают развиваться в реальном времени. Причем разница между вашим текстом и происходящим составляет буквально считаные часы. И даже больше: вы ведь, по сути, предсказали то, что должно произойти! То есть вы вчера это написали, а группа капитана Викторова – кстати, его настоящая фамилия Векторов, впрочем, сами слышали – ушла под землю около семи часов назад. Сегодня.
– Погодите. – В очередной раз за сегодняшний день я попытался собраться с мыслями. – Но ведь еще не поздно? Несколько часов на ход с колодцем и обследование завала, затем спуск по тому коридору, где нашли Марину… Неужели у вас нет никого, чтобы послать вслед за ними? Без экипировки, налегке, по этим, как там их Коля назвал – химмаркерам? Ведь еще можно успеть догнать?
Анатолий Петрович посмотрел на меня с явно выраженным сожалением:
– И ни за что положить еще пяток хороших парней? Этот ваш… артефакт, в существовании которого я больше, увы, не сомневаюсь, с легкостью расправится и со следующими. Извините, не хочу…
– Допустимые потери? – горько усмехнулся я, впервые в жизни – военная кафедра, знаменитый курс ОТМС, [2] пожалуй, не в счет – со всей остротой понимая, что означает сие понятие на самом деле.
– Да, – негромко ответил полковник, отворачиваясь к окну, – именно «допустимые». И давайте без интеллигентских слюней, ладно? Если вы думаете, что мне…
– Не надо, – перебил я его, кладя руку на плечо и легонько
2
«Организация и тактика медицинской службы» – в советское время обязательный курс подготовки студентов медицинских вузов на военных кафедрах, сухопутных или морских.
– Рад, что вы поняли, – отчего-то не успокоился контрразведчик. – Я отнюдь не полководец, устилающий костями погибших путь к блистательной победе, просто… существуют моменты, когда ничего нельзя изменить. Группа капитана Векторова или уже перестала существовать, или это случится в самое ближайшее время. Связи под землей нет, а посланный на помощь отряд скорее всего точно так же перебьет сам себя. И я, например, не хочу лишних потерь. Даже при условии, что сейчас наши ребята, возможно, еще живы!..
– Понятно, чего там. – Я с досадой взглянул на докуренную до самого фильтра сигарету и выбросил ее в приоткрытое окно. – Просто учили нас… разному, понимаете?
– Понимаю, – согласился Анатолий Петрович. И неожиданно сменил тему: – Вот мы, собственно, и прибыли. Еще пару минут – и на месте.
Я огляделся: проносящиеся за окнами места были знакомы еще со студенческих времен. Санаторий «Золотой якорь». Как же, знаем, не один литр водки здесь выпит с однокурсниками Андрюхой и Толяном, не одна дискотека во времена оные посещена. Вот все и вернулось на круги, так сказать, своя… только в несколько ином качестве!..
«Волга», еще пару минут покрутившись по узким и извилистым аллеям, затормозила возле пятиэтажного санаторского корпуса, и мы с Анатолием Петровичем выбрались наружу. Он – с неизменным кейсом в руках, я – как обычно, в спутанных чувствах. От необходимости копаться в коих меня избавил сам контрразведчик:
– Ну что, пошли знакомиться? Не передумали, надеюсь?
– Теперь передумаешь, как же, – буркнул я, закуривая новую сигарету. Анатолий Петрович взглянул на меня с неодобрением – видимо, вспомнил о предупреждении Минздрава, убитой лошади и разорванном в клочья хомяке, но промолчал.
Несколькими минутами спустя мы с контрразведчиком уже подходили к ничем не примечательной двери санаторского номера на третьем этаже. Коля остался возле машины: остальное его, видимо, уже не касалось.
Анатолий Петрович вежливо постучал, однако дожидаться разрешения не стал и, приглашающе кивнув, вошел внутрь. Зайдя следом, я, немного волнуясь, огляделся. Обычный двухкомнатный номер, разве что чуть получше тех, где мы с друзьями заседали в студенческой юности. Эдакий взращенный на ниве среднестатистического советского санатория «люкс» быстрого приготовления, отличающийся от прародителя разве что металлопластиковыми окнами да недавним косметическим ремонтом. Все остальное – мебель, холодильник, линолеум на полу и даже допотопная радиоточка (сейчас, впрочем, заботливо подремонтированное) – осталось прежним.