Сны разума
Шрифт:
– Ага. – Сказал сержант чистую правду: даже не будучи большим любителем мнемоконтакта, сейчас он ощущал, что нейросенсорный имплант мертв. Словами это довольно трудно объяснить, надо именно чувствовать: одно дело носить в себе намертво спаянного с твоим разумом электронного паразита (точнее, не паразита, конечно, а самого что ни на есть полезного симбионта) и совсем другое – мертвый кусочек металлокремния.
Нащупав пальцем клавишу, Даниил врубил свет, сразу же включив фонарь на максимум. Ослепительно-белый луч легко взрезал густую, словно смола, тьму и, отразившись от противоположной стены,
Они в пещере, это он еще успел рассмотреть. В здоровенной пещере с гладкими, сильно отражающими свет эбонитово-черными стенами.
Выждав несколько секунд и успев удивиться молчанию обычно неугомонного Гвоздева, сержант приоткрыл глаза, осматриваясь.
Шар – точно такой же, какой они видели буквально несколько минут назад – он заметил сразу. Правда, этот вовсе не был заточен в каменный плен, а свободно парил, словно снабженный собственным антигравом, под куполом огромной сферической пещеры. Большего он рассмотреть не успел – и без того слишком долго молчавший Гвоздь наморщил нос, покрутил головой и изрек:
– Слышь, командир, а чем это тут воняет-то, а?
Сержант медленно повел лучом вдоль стены, постепенно опуская его все ниже и ниже.
До тех пор, пока не увидел это…»
– Ага, вот даже как? Никак строптивая дева муза посетить изволила? – неожиданно вошедший контрразведчик был настроен вполне благодушно. – А где Мариша?
– Купаться пошла. Говорит, заснула только в половине четвертого, а через полчаса ее Коля уже из постели выдернул. Типа без душа уснет. Я пытался, конечно, объяснить, что здесь и в прежние времена горячей воды не было, а у холодной чисто символический напор, но…
– В половине четвертого? – перебил меня Анатолий Петрович. – Это получается, как раз, когда ты мне позвонил, да? Хм, интересно. – К чему он это сказал, я так и не понял, а переспросить просто не успел: полковник, словно неожиданно позабыв про сказанное, кивнул на мирно шелестящий на столе ноутбук: – Можно полюбопытствовать?
– Да там и читать-то нечего, – я поднялся со стула, – так, пара тыщ знаков для разминки. Правда, вот насчет содержания…
– Разберемся. – Полковник уселся перед монитором… и буквально через минуту резко обернулся ко мне. От недавнего благодушия не осталось и следа: пожалуй, такого выражения я на его лице еще не видел – не лицо, а стальная маска, напрочь лишенная каких бы то ни было эмоций.
– Вот и я о том же. Только умоляю, не спрашивай «откуда» – все равно не отвечу. Просто взял – и написал. И все.
– Ты хоть понимаешь, ЧТО это значит? – отвратительно-спокойным тоном спросил контрразведчик. Затем, оглянувшись на дверь санузла, из-за которой доносилось страдальческое оханье Марины, не привыкшей к омовениям под ледяной водой, неожиданно поднялся на ноги: – Пошли-ка в коридоре подымим, герр демиург.
– Ну пошли, – пожал я плечами, – что, секреты начались?
– Да какие на хрен секреты, – мрачно буркнул он, – нам только до секретов сейчас. Просто хочу спокойно порассуждать с тобой на пару. И об этом, – он кивнул на ноутбук, – и еще кое о чем. Все равно собирался, а уж теперь-то…
Пройдя по длинному коридору, печально похрустывавшему под ногами вздыбившимся
На рассохшемся подоконнике обнаружилось несколько смятых сигаретных пачек и классическая народная пепельница – банка из-под растворимого кофе, под самый верх заполненная окурками. Впрочем, для особых эстетов и любителей живой природы рядом стоял еще и горшок с давным-давно засохшим цветком, окруженным частоколом воткнутых в окаменевшую землю «бычков». Анатолий Петрович брезгливо осмотрел царящий перед носом беспорядок и решительно сдвинул все, кроме пепельницы, в самый угол. Чуть подумав, пересыпал в многострадальный горшок окурки из кофейной жестянки, водрузив ее на прежнее место.
– Сойдет. А то слишком жирно для Фархата будет, чтоб на вверенной ему территории полковник госбезопасности окурки убирал. Закуривай. – И, дождавшись пока сигарета разгорится, продолжил: – Так вот, насчет серьезности я больше и говорить не буду, сам все прекрасно понимаешь. Ты слишком много раз доказал, что не ошибаешься, чтобы я мог не принять на веру того, что произошло сейчас.
– Или произойдет… – осторожно дополнил я. – Там никакой привязки к конкретному времени нет. Включенная глушилка, опять же…
– Вот именно, – кивнул полковник, – об этом-то и речь! Догадываешься, куда мы с Колей сразу после завтрака рванули?
– Догадываюсь – с начальством общаться, куда ж еще? Ну и просить пограничников обратно свои генераторы врубить, надо полагать. Кстати, как они там? Подчистую друг друга не перестреляли?
– Не успели, – совершенно серьезно ответил контрразведчик. – Понимаешь, меня самого этот вопрос здорово волновал: не опоздали ли мы? Потому и попросил Колю наскоро набросать мне схему заставы и показать, где конкретно бункерное хозяйство располагалось, а где оцепление стояло. Так вот, похоже, зона, внутри которой люди попадают под контроль нашей штуковины, не так уж и сильно захватывает территорию погранцов. Ни о чем спросить не желаешь, кстати?
– Да нет вроде, а что?
– Наш небольшой спор не забыл? Ну, насчет того, подсадили ли пареньку чужое сознание, или он просто через катакомбы свалить хотел? Так вот, я еще тогда некое несоответствие уловил, а потом только утвердился в своих подозрениях. Все еще не понял, о чем я?
– Да, блин, Петрович, не понял я, не понял! Давай уж, не тяни…
– Когда наш Рэмбо в бункер полез, глушилки-то не работали, так? А это значит, что…
– …бункер тоже находится вне этой зоны. Иначе капитан бы тоже того… взъярился, про любовь к ближнему напрочь позабыв.
– Молодец. Помнишь первых погибших инженеров? Они-то друг дружку в генераторной головами в электрощит воткнули, а генераторная метрах в тридцати от головного бункера. Так что, извини, но ты не прав. Иначе ну никак не укладывается, сам посуди: парнишка, попав под контроль «шарика», отчего-то не участвует в истреблении со товарищей, а лезет в расположенный за пределами зоны бункер, захватывает заложников и требует открыть ему вход в катакомбы. Слишком сложно и рационально для душевнобольного, не находишь? Или даже для просто обуянного немотивированной агрессией?