Сны роботов
Шрифт:
— А я решительно заявляю, доктор Хоскинс, что они не имеют права проделывать это и над Тимми. Вы когда-то сказали мне, что своим процветанием «Стасис» обязан Тимми. Если вы чувствуете хоть каплю благодарности, избавьте беднягу от этих людей, по крайней мере до той поры, пока он не подрастет и станет разумнее. После их манипуляций он не может спать, его душат кошмары. Я предупреждаю вас (ярость ее достигла кульминации), что я их больше сюда не впущу! (До ее сознания дошло, что она перешла на крик, но она уже не владела собой.) Я знаю, что он неандерталец, — несколько успокоившись, продолжала
Она ласково похлопала мальчика по спине и отослала его играть в другую комнату. Когда открылась дверь, Хоскинс увидел целую гору самых разнообразных игрушек.
Он улыбнулся.
— Несчастный ребенок заслужил эти игрушки, — поспешно заняв оборонительную позицию, сказала мисс Феллоуз. — Это все, что у него есть, и он заработал их своими страданиями.
— Поверьте, я ничего против этого не имею. Я только подумал, как изменились вы сами с того первого дня. Вы тогда были возмущены, что я подсунул вам неандертальца.
— Мне кажется, что я не была так уж возмущена этим, — тихо возразила мисс Феллоуз, но тут же умолкла.
— Как вы считаете, мисс Феллоуз, сколько ему может быть лет? — переменил тему Хоскинс.
— Не берусь вам сказать точно, ведь мы не знаем, как физически развивались неандертальцы, — ответила мисс Феллоуз. — Если исходить из его роста, то ему не более трех лет, но неандертальцы были низкорослыми, а если учесть характер проделываемых над ним опытов, то он, быть может, и вовсе перестал расти. А судя по тому, как он усваивает английский язык, можно заключить, что ему больше четырех.
— Это правда? Я что-то не заметил в ваших докладах ни слова о том, что он учится говорить.
— Он не станет говорить ни с кем, кроме меня, во всяком случае, пока. Он всех ужасно боится, и это не удивительно. Он может, например, попросить какую-нибудь определенную пищу. Более того, он теперь в состоянии высказать свое любое желание и понимает почти все, что я говорю ему. Впрочем, вполне возможно, что его развитие приостановится. — Произнося последнюю фразу, мисс Феллоуз напряженно следила за выражением лица Хоскинса, стараясь определить, вовремя ли коснулась она этого вопроса.
— Почему?
— Для развития каждому ребенку нужна стимуляция, а Тимми живет здесь как в одиночном заключении. Я делаю для него все, что в моих силах, но ведь я не всегда нахожусь подле него, а кроме того, я не в состоянии дать ему все, в чем он нуждается. Я хочу сказать, доктор Хоскинс, что ему необходимо общаться с каким-нибудь другим мальчиком.
Хоскинс медленно наклонил голову.
— К сожалению, у нас имеется всего лишь один такой ребенок. Бедное дитя!
Услышав это,
— Ведь вы любите Тимми, не правда ли? — Было так приятно сознавать, что еще кто-то испытывает к ребенку теплые чувства.
— О да, — ответил Хоскинс, на секунду теряя самоконтроль, и в этот краткий миг она заметила в его глазах усталость.
Мисс Феллоуз тут же оставила намерение довести свой план до конца.
— Вы выглядите очень утомленным, доктор Хоскинс, — с искренним участием произнесла она.
— Вы так думаете? Придется сделать над собой усилие, чтобы выглядеть пободрее.
— Мне кажется, что «Стасис инкорпорейтид» не дает вам ни минуты покоя.
Хоскинс пожал плечами.
— Вы правы. В этом еще повинны находящиеся у нас в настоящее время животное, растения и минералы. Кстати, мисс Феллоуз, вы, наверное, еще не видели наши экспонаты.
— Честно говоря, нет… Но вовсе не потому, что это меня не интересует. Я ведь была очень занята.
— Ну теперь-то у вас больше свободного времени, — повинуясь какому-то внезапно принятому решению, сказал Хоскинс. — Я зайду за вами завтра утром в одиннадцать и сам все покажу вам. Вас это устраивает?
— Вполне, доктор Хоскинс, я буду очень рада, — улыбнувшись, ответила она.
В свою очередь улыбнувшись, он кивнул ей и ушел.
Весь остаток дня мисс Феллоуз в свободное от работы время что-то про себя напевала. И в самом деле, хотя, безусловно, даже сама мысль об этом показалась ей невероятной, но ведь это было похоже… почти похоже на то, что он назначил ей свидание.
Обаятельный и улыбающийся, он явился на следующий день точно в назначенное время. Вместо привычной униформы она надела на этот раз платье. Увы, весьма старомодного покроя, но тем не менее уже много лет она не чувствовала себя столь женственной.
Он сделал ей несколько сдержанных комплиментов, и она приняла его похвалы в столь же сдержанной манере, подумав, что это прекрасное начало. Однако в тот же миг ей пришла в голову другая мысль: «А собственно говоря, начало чего?»
Чтобы отогнать от себя эти мысли, она поспешила попрощаться с Тимми, пообещав, что скоро вернется.
Хоскинс повел ее в новое крыло здания, где она до сих пор ни разу не была. Здесь еще сохранился запах, свойственный только что выстроенным помещениям. Доносившиеся откуда-то приглушенные звуки свидетельствовали о том, что строительные работы еще не закончены.
— Животное, растения и минералы, — снова, как накануне, произнес Хоскинс. — Животное находится здесь — это наиболее живописный из наших экспонатов.
Вся внутренняя часть здания была разделена на несколько помещений, каждое из которых представляло собой отдельную камеру «Стасиса». Хоскинс подвел ее к смотровому окну одной из них, и она заглянула внутрь. Существо, представившееся ее взору, показалось ей вначале чем-то вроде покрытой чешуей хвостатой курицы. Покачиваясь на двух тощих лапках, оно бегало по камере, быстро поворачивая из стороны в сторону изящную птичью голову с костным наростом, напоминающим петушиный гребень. Пальцеобразные отростки коротких передних конечностей непрерывно сжимались и разжимались.